Февральская сирень

Ему было четырнадцать, когда его усыновил Гоголин. Саша даже не сразу понял, что этот дядька, похожий на известного писателя Гоголя, хочет его усыновить. А когда понял, то просто очумел от счастья. Теперь у него была своя спальня, мягкие белые подушки, теплое одеяло, которое можно было накидывать на голову, не боясь, что за этим последуют удары. Были булочки с корицей, кофе с молоком на ночь, рассказы про картины известных художников, развешанные по стенам. Правда, Саша понимал, что это не картины, а репродукции, но ему это казалось неважным, так же как то, что на картинах были нарисованы только юноши, обнаженные юноши и мальчики, беззаботно купающиеся в речке или валяющиеся на теплом песке.

Саша официально стал Александром Александровичем Гоголиным, но дома его никогда не звали иначе, чем Сашенькой. Его завораживала биология, мир которой постепенно открывал ему новый отец. Именно он раскопал и открыл Сашеньке его прошлое, рассказал про настоящих родителей, описал мать и отца, которых знал лично. Впервые в жизни Саша чувствовал себя нужным и любимым. За Гоголина он бы, не задумываясь, отдал жизнь, а потому в день своего совершеннолетия, через четыре года после усыновления, легко расстался с девственностью, пусть и не совсем традиционным способом. Гоголин был его кумиром, его божеством.

Федю Широкова он знал с первых дней пребывания в этом доме. Федя тоже любил его, маленького, испуганного детдомом мальчишку, отчаянно жаждущего любви. В какой-то момент времени в постели их стало трое, но Саша был готов ублажать своего кумира любыми способами, лишь бы тому было хорошо. Днем, оставаясь дома, он частенько пускал к себе Федю. Вдвоем им тоже было хорошо. И Саша мечтал, чтобы такая жизнь никогда не кончалась.

Ему было двадцать два, когда он понял, что в мыслях Гоголина появился другой. Однажды он проснулся ночью, как от толчка, и, с нежностью глядя на профиль спящего рядом отца и учителя, вдруг отчетливо понял, что в сердце того нашлось место еще для кого-то, кроме него, Сашеньки.

У него хватило ума не задавать вопросов, а проследить за Гоголиным, чтобы убедиться, что другой юноша действительно есть. Он очень хотел поступить в хороший вуз, чтобы помирить маму и папу, и Гоголин занимался с ним, чтобы тот смог успешно сдать вступительные экзамены. Мальчика звали Мишей. У него было все, чего Саша был лишен с детства: любящая родная семья, бабушка, которая не могла надышаться на внука, а главное, Саша видел, каким взглядом смотрел на него Гоголин, и от этого взгляда у него, Саши, все внутри переворачивалось.

Третий раз в жизни потерять надежду на любовь было для него немыслимо. Идея убить Мишу пришла легко и совсем не испугала. Парень оказался дружелюбным и охотно пошел через пустырь вместе со своим новым товарищем. Когда Саша его задушил, он думал только об одном: теперь Александр Васильевич снова принадлежит только ему.

О том, что его могли видеть, а значит, арестовать, ему даже в голову не приходило. И действительно, ни у одной живой души не возникло вопросов ни к нему, ни к Гоголину. Время шло, ничего не происходило, и спустя год Саша окончательно забыл об этой досадной истории. А еще через два года кошмар повторился.

У Александра Васильевича появился еще один ученик, как две капли воды похожий на юношей кисти Тьюка или Соролья-и-Бастиды. От ревности Саша перестал спать по ночам. В бессильной злобе он смотрел, как меняется лицо Гоголина, когда он готовится к очередному занятию с юным мерзавцем, возомнившим, что он хочет учиться в московском институте, как разглаживаются морщины на лбу, когда он рассматривает его фотографию, собственноручно сделанную на старенький, доставшийся еще от деда фотоаппарат. У Саши не было другого выхода, кроме как убить этого второго, покусившегося на его собственное счастье. И снова он смог вздохнуть полной грудью, потому что теперь между ним и его кумиром снова никто не стоял.

Он видел, что Гоголин тяжело переживает случившееся. Какая-то мысль неотступно терзала его, но он так и не решился заявить в полицию, что знал убитых, и, естественно, даже не подумал заподозрить в чем-то Сашеньку.

Этой осенью ему снова пришлось дважды пойти на убийство. И если в первом случае причиной этого снова были загоревшиеся глаза отца, начавшего занятия с очередным подающим надежды щенком, то второй сюрприз преподнес Федя, Феденька, который тоже запал на какого-то недоноска, вместе с ним лабающего на гитаре. Они были лучше Сашеньки только тем, что моложе. Им было восемнадцать, а ему уже двадцать семь.

Потерять Федю он тоже оказался не готов. Это был его Федя, их с Гоголиным Федя, который имел право принадлежать только им двоим и никому больше. И в этот раз все тоже прошло гладко. Саша чувствовал себя словно заколдованным, невидимым для полицейских орудием возмездия. И возмездие это считал более чем справедливым. У убитых юношей и без Гоголина с Федей было в жизни все, чего Саша был лишен с детства, так что они не имели морального права лишать его людей, которых он любил больше всего на свете.