Fidem

– В те края вообще опасно соваться в одиночку, – пробормотал Томаш, ни к кому конкретно не обращаясь. – Истинно говорят, недобрый край. С тех пор, как Мансфельды впились в глотку Розенам, а выводок Бурхандингеров примкнул к протестантам, в Нижней Саксонии воцарились звериные нравы. До сих пор говорят, что, если хочешь посадить там виноград, просто воткни лозу в землю – земля напитана кровью до такой степени, что не потребуется даже поливать росток…

– Мы с Берхардом продолжили путь, хоть и были на последнем издыхании. Без еды, практически без патронов, без карты, мы не рассчитывали даже добраться до Лангенхагена. «Серый Судья» шел на малой передаче, его трясло так, что я ощущал себя великомучеником Герардом Венгерским, коего язычники сбросили с горы в бочке с гвоздями. Кроме того, меня отчаянно мутило. На тот момент я получал добрых шесть миллизивертов в час и не думал, что смогу долго продержаться. Вообразите себе наше удивление и радость, когда в ночной темноте мы вдруг обнаружили отблеск чьего-то костра! Рядом с дорожным шатром обнаружился рыцарский доспех, и это обстоятельство заставило нас с Берхардом надолго задуматься вместо того, чтоб выйти, как полагается добрым путникам, и поздороваться.

Томаш понимающе хмыкнул:

– И то верно. Рыцари в тех краях что дикие волки, все голодные, нищие и оттого злые. То, что именуется в более плодородных краях империи рыцарским поединком, чаще всего и похоже на драку волков – короткую, предельно яростную и кровожадную. В честь проигравших миннезингеры не складывают песен, их растаскивают на запчасти столь же жалкие победители.

– Край порока и братоубийственной войны, – подтвердил неохотно Ягеллон, тоже внимательно слушавший. – Вот что бывает, когда люди в гордыне своей отрицают Святой престол, польстившись на посулы реформаторов…

– Сейчас речь не о том, – прервал его Гримберт. – А о том, что я тогда думал, наблюдая за костром. Меня мутило так, что собственные внутренности казались липкой кучей лошадиного навоза. Пользуясь темнотой, я мог бы всадить снаряд в рыцаря у костра, но даже это не гарантировало мне удачного исхода. Искушение в моей душе боролось со страхом, и борьба это была такая, что нервные окончания скручивались узлами.

И тут он окликнул меня. До сих пор помню в точности, что он сказал. «Эй, любезный! – крикнул он во тьму. – Смелее, идите на свет. Добрым христианам нечего бояться друг друга! Не обещаю вам королевских яств, но сегодня днем я недурно поохотился и вдобавок запасся чистой водой. Запасы невелики, но на нас двоих уж как-нибудь хватит!»

– Благородный человек, – сдержанно согласился Ягеллон. – Такие редкость в Нижней Саксонии.

– Да, – ответил Гримберт, не заметив, что переходит на шепот. – Благородный человек. Его звали сир Хуго фон Химмельрейх, и на его гербе была одинокая черная птица вроде галки или вороны. Это был такой же несчастный раубриттер, как я сам, младший сын в каком-то чахлом, хоть и древнем баронском роду. Он был немногим моложе меня самого, но, клянусь, он даже не шевельнул орудийными стволами, приглашая меня к огню. А уже это, поверьте, требует огромной выдержки и большого благородства.

Гримберт ощутил во рту пронзительный кислый привкус. Точно такой, какой он испытывал той ночью, изнывая от голода и хронической лучевой болезни, стиснутый жесткими потрохами «Судьи».

– Мы с ним сидели несколько часов у костра, беседуя, как и полагается собратьям-рыцарям. Когда мы с оруженосцем утолили голод и жажду, сир Хуго поделился с нами новостями и безопасными маршрутами. Словом, вел себя так, как полагается вести рыцарю по отношению к своему собрату. Мы беседовали всю ночь, делясь друг с другом опытом и рассказами о землях, в которых нам приходилось побывать. Несомненно, он был умен и недурно начитан, что редкость для рыцаря, кроме того, обладал отличными познаниями в мироустройстве, теологии и картографии. Превосходный собеседник, один из лучших, что мне приходилось встречать.

«Беспечный Бес» стоял неподвижно, не выдавая чувства сидящего внутри рыцаря ни единым движением, но Гримберт знал, что Шварцрабэ напряженно слушает. Куда внимательнее, должно быть, чем слушал проповедь приора Герарда в соборе.

– Ну и что дальше? – нетерпеливо спросил Томаш. – Ваша история затягивается, сир Гризео. К тому моменту, когда вы доберетесь до сути, мне придется чистить доспех от ржавчины!

– История уже закончена, – негромко произнес Гримберт. – С тех пор мне никогда не приходилось видеть сира Хуго.

– И этот человек…

– Это не сир Хуго фон Химмельрейх. Это человек, присвоивший его имя. Мало того, присвоивший и лицо. Должно быть, лекари немало потрудились над ним, превращая в копию того, настоящего, но небольшие огрехи все равно заметны. У настоящего сира фон Химмельрейха брови располагалась иначе, нос был чуть более тонким, кроме того, имелся след от оспы на подбородке.

– Черт вас подери! – вспыхнул приор Герард. – Если этот человек как две капли воды похож на сира фон Химмельрейха, может, это и есть сир фон Химмельрейх, а?

«Серый Судья» качнул башней из стороны в сторону.