Фигуры света

– Прирожденным рассказчиком его не назовешь. – Тетя Мэри выуживает алую нить из корзинки, щелкает серебряными змейками-ножницами, слюнявит кончик, вдевает его в иголку. У Джорджа вытягивается лицо. – Поэтому-то и веришь всему, что он говорит. Милый мой, кажется, он очень приятный и любезный юноша. Пожалуй, он слишком охотно говорит о своем призвании, но в его возрасте это простительно.

Джордж прислоняется к дверному косяку:

– Теперь ты понимаешь, почему я хочу с ним работать?

Алый цвет медленно ползет по холсту.

– Милый мой мальчик. Конечно же, я понимаю, почему ты хочешь уехать на край света и строить башни на волнах. И я понимаю, почему энтузиазм мистера Кавендиша так заразителен. Но я также понимаю, почему твой папа говорит, что это твое новое увлечение должно пройти проверку временем, прежде чем мы переменим наши планы в отношении тебя.

– Но, мама…

– Я знаю. Тебе хочется все и сразу. Но тебе всего шестнадцать, милый, поэтому мы обязаны следить за тем, чтобы ты не предпринимал поспешных решений, о которых ты можешь пожалеть в будущем, когда все будет уже поздно поправить.

Джордж смотрит на Алли:

– Но вы ведь решили стать врачом, когда были еще младше меня, верно?

Огонь потрескивает, из камина выскакивает искорка. Да, решила. Или это решили за нее. Иголка тети Мэри замирает.

– Я решила, что буду учиться больше других девочек. И я решила посещать не только школьные занятия, но и дополнительные лекции. Но у меня не было твоих возможностей, Джордж. Когда мне было шестнадцать, мы не знали даже, смогу ли я получить диплом. – Она взглядывает на тетю Мэри – на тетю Мэри, которая все эти пять лет не только кормила ее и давала крышу над головой, но и нежно о ней заботилась, поэтому теперь Алли ее не предаст. – И не забывай, пожалуйста, обо всех мальчиках и мужчинах, которые об университете могут только с грустью мечтать. Ты богат, Джордж, и ты – мужчина. Мир принадлежит тебе. Так не разбрасывайся своими возможностями, словно бы у тебя их вовсе нет.

Тетя Мэри кивает, одарив Алли быстрой улыбкой, и снова склоняется над вышиванием. Впрочем, она и сказала правду, а если Джордж действительно нашел свое истинное призвание, никакие слова его кузины не отвратят его от выбранного дела и – если только он, конечно, в ближайшие несколько лет не женится – ничто не помешает ему после Кембриджа вновь заняться инженерным делом. И папа, и Обри начали заниматься искусством, как раз когда учились в университете. Дверь в столовую снова отворяется, двое мужчин выходят, вместе над чем-то смеясь. Хорошо.

* * *

Мистер Кавендиш заходит к ним снова – однажды, когда Алли нет дома, и Джордж говорит, что они с дядей Джеймсом долго беседовали о том, как мистер Тернер изображает кораблекрушения, а потом еще раз, к чаю, когда Алли возвращается из больницы, куда она ушла накануне, в восемь часов вечера. Она идет домой под ленивым зимним закатным солнцем, на пламенеющем небе чернеют голые ветви платанов. Они с доктором Страттон потеряли пациентку в родильном отделении, она истекла кровью после долгих родов при тазовом предлежании. Ребенок, у которого, как выяснилось, есть еще трое братьев и сестер, пока что жив – теперь их всех, скорее всего, отправят в приют. Она ссутуливается, позволяет себе маленькую слабость – немного взмахивать руками при ходьбе, глотает холодный воздух всей грудью. Хорошие врачи могут забыть на время и о поражениях, и о победах. Она полчаса боролась за первый крик младенца, но теперь сомневается, что действовала в его лучших интересах.

Когда она закрывает за собой входную дверь, из гостиной доносится его голос, и ей очень хочется сразу сбежать на кухню, выпросить чаю и тост у новой кухарки, которая как будто бы с почтением относится к ее работе, не то что прежние, видевшие в ней только бедную родственницу. Слов не разобрать, но мистер Кавендиш говорит быстро, энергично, совсем как папа с Обри говорили о картинах и декораторском деле. Как говорят о работе, которая спорится. Но вдруг она поднимается по лестнице, а не крадется к себе, наверх.

Он сидит на оттоманке у эркерного окна, рыжие волосы так и горят на фоне розового неба. Горизонтальные лучи цепляются за каждую капельку вьющегося над его чашкой дымка.

Он вскакивает с места, протягивает руку:

– Мисс Моберли! Миссис Данн сказала, что вы в больнице.

Алли надеется, что ладони у него не влажные. Она терпеть не может рукопожатий.

– Я была в больнице. (Не влажные.) Задержалась на родах.

– Все окончилось благополучно?

– Нет. – Она садится. После ночной смены она обычно не ложится, дожидается ужина, но сегодня она слишком устала. Ей придется лечь и поспать. Тетя Мэри наливает ей чаю. – Говорят, женщины из рабочих классов рожают легко, что это, мол, только богатые подымают панику при родах, но это неправда. Никому не становится легче от плохого питания и тяжелого труда.

– Алли, – шепчет тетя Мэри.

Алли хмурится. У нее что, юбка в крови или воротничок сбился?