Алли кажется, что у мамы на столе всегда порядок, уж точно лучше, чем на столе в детской, за которым Алли и Мэй учат уроки и где Мэй сегодня утром пришлось убираться. Папа рисует картину маслом про святую даму – она связана, и под одеждой у нее все болит. Алли и самой не хочется на нее смотреть, хоть папа и говорит, что самое интересное в том, что на картине не видно главного, того, что происходит. Это картина о том, чего нельзя разглядеть, но мама, скорее всего, права, и бабушка все отлично разглядит.
Дождь идет с тех самых пор, как рассвело. Трава чавкает под ногами, а галоши есть только у Алли.
– Может, вернемся и попросим мои? – Мэй стоит на гравиевой дорожке, тычет ботинком хлюпающую траву.
Алли взглядывает на парадную дверь, на их с Мэй мокрые следы на выложенных красной плиткой ступенях.
– Они, наверное, рассердятся. И потом, к чаю мы ведь все равно переобуемся. Просто постарайся не ходить по траве.
Она оглядывается. Только у рододендронов еще есть листья, где капли дождя собираются будто ртуть, которую ей показывал папа, когда разбился термометр. Ветер исхлестал кирпичные стены косыми темными струями дождя, с оранжереи свисает усеянный мелкими брызгами клематис. Возле бука прыгает сорока. Мама говорит, что это все глупые суеверия, но Алли все равно выискивает взглядом еще одну сороку, чтобы вышло к радости[9]
. Может быть, эту сороку надо просто запомнить и посчитать ее потом, когда попадется другая сорока, – как числа в арифметике, которые можно держать в уме. У нее в уме будут сороки.Мэй тянет ее за руку, к которой липнет сырая перчатка.
– Пойдем лис поищем. И там будет посуше.
Мэй раньше боялась лис. Ей часто снилось, что в саду живут лисы, которые по ночам пробираются в дом и, пока все спят, стучат когтями по половицам и щелкают острыми зубами. Лисы Мэй прятались под кроватью, чтобы наброситься на нее, стоит ей пошевелиться или заговорить. Обри узнал об этом, когда читал им басни Эзопа и сидевшая у него на коленях Мэй застыла от ужаса при упоминании лисицы, поэтому на следующий день он рассказал им о семействе лис, которые и вправду живут под рододендронами. Мистер Лис выходил из дома по ночам, но не затем, чтобы забираться в чужие дома, а чтобы добывать еду для миссис Лисицы и маленьких лисят. Лисиное семейство жило здесь еще до того, как построили дома, еще когда здесь был лес, где водилось полным- полно всякой живности. Но теперь ему приходится ходить далеко-далеко, до самых городских окраин, а миссис Лисице тем временем нелегко приходится с четырьмя лисятами, которые совсем не умеют тихонько играть в норе, а вечно выскакивают на лужайку, чтобы резвиться под луной. Лисы думали перебраться в горы – да, в те самые горы, по которым папа с Обри гуляли прошлым летом, – там чище воздух и у лисят будет больше простора для игр, а мистеру Лису не придется каждый день так далеко ходить. После этого лисы перестали приходить по ночам к Мэй, а летом она соорудила под кустами шалаш для лисят, чтобы им было где играть, но теперь уже давно про них не вспоминала. Рододендроны разрослись, и Алли, пробираясь под свисающими ветвями, оцарапала щеку и испачкала рукава о мокрую кору. Даже Мэй приходится нагнуться, зато трава здесь только чуть-чуть пружинит от сырости, а дождь почти не просачивается сквозь листву. Алли пробует выпрямиться, и за шиворот льется струйка воды.
– Это пещера, – говорит Мэй, – а мы – беглецы и скрываемся в лесу. Нужно сидеть очень тихо, пока мимо ходят враги.
– Они ищут нас уже несколько недель, – говорит Алли. – Но тут мы в безопасности. Мы пролезли в расщелину в скале. Пока они не уйдут, огня разжигать нельзя, но мы набрали орехов и ягод, а на рассвете, пока они не проснулись, поймали рыбу, которую мы приготовим потом. Если понадобится, мы можем просидеть тут хоть несколько дней, чтобы набраться сил для предстоящей дороги.
Они расчищают себе место для сна, огораживают место для костра, разводят огонь. Алли сворачивает чашечки из листьев, чтобы набрать дождевой воды. Дважды они слышат шаги в лесу, и один раз со стороны реки до них доносится обрывок песни и хриплый смех. Они заворачивают коренья в листья, чтобы запечь их на огне. И тут появляется Дженни и тычет в листву зонтом. Что это они творят, куда попрятались, знают ведь, что бабушка придет в гости. Каково приходится их бедной маме, они подумали? Дженни облазила весь сад, перемазала чулки и туфли, промокла до нитки и уж хотела сказать маме, что они убежали на улицу. Домой, сейчас же, – через заднюю дверь, – немедленно переодеваться, вот уж не хотела бы она оказаться на их месте, когда бабушка уйдет и мама хоть немного опомнится. Господи боже, Мэй, да ты посмотри на свои ботинки! Значит, так, мыть их будешь сама. Алли, ты что, сидела в грязи, дрянная девчонка? О чем вы только думали? Бедная ваша мама! Вот негодницы.