Фигуры света

– Мэй, – говорит Алли. – Не выставляй себя напоказ.

Обри и Мэй кружатся по биржевой площади, держась за руки, закинув головы назад.

– Именно это я и делаю, принцесса Аль, – кричит Обри. – Это и есть работа художника, выставлять себя напоказ. Себя и своих друзей.

* * *

Когда они едут домой, сидящий позади Обри наклоняется к ним:

– Алли и Мэй, я хочу попросить вас об одолжении. Об очень большом одолжении.

Они оборачиваются к нему, три их лица у закопченного окошка складываются в трясущийся треугольник.

– Нас? – переспрашивает Алли.

Она никогда толком не знает, не шутит ли он, не попросит ли он их слетать с ним в Тимбукту на ковре-самолете или пойти на праздник по случаю дня рождения живущих в саду лисят.

– Я хочу вас зарисовать.

– Зарисовать нас? – переспрашивает Мэй. – Как пиктов, что ли?

Папа рассказал им, что пикты были самыми первыми англичанами, еще до того, как сюда стали приходить люди из Рима или Франции или, например, Дании и Нидерландов. Папе нравятся пикты. Они зарисовывали себя синей краской с ног до головы, чтобы напугать римских солдат, только это все равно не сработало.

– Зарисовать вас для картины, – говорит Обри. – Помните, как я нарисовал картину с Дженни? Вот что-то в этом роде.

По мнению Алли, картина с Дженни – на самом деле картина с платьем и пианино. Обри рисует так, как папа рассуждает о живописи, словно бы вовсе неважно, кто создает все эти образы.

– И во что нам нужно одеться? – спрашивает она.

Обри улыбается ей.

– Мне кажется, в серое. И я хочу, чтобы вы сидели в том сером кресле, которое ваш папа купил на аукционе. Я спросил папу, он согласен.

– А маму? – спрашивает Мэй.

– Она сказала, что позирование приучит вас к дисциплине. Особенно тебя, Мэй. Лишь бы не мешало вашему учению.

* * *

Поэтому всю следующую неделю Алли и Мэй возвращаются домой из школы, переодеваются в серые платья, которые для них уже приготовил Обри, идут в гостиную и садятся в серое кресло. Папа разрешил Обри завесить обои серым шелком. Садятся и сидят. Мэй думала, что Обри будет с ними разговаривать, рассказывать им разные истории, пока он рисует, но он молчит, а когда Мэй спрашивает Алли, что сказала Кейт Крэншоу Шарлотте Хейз, которая принесла в школу куклу, Обри хмурится и велит ей сидеть тихо.

– Когда закончу, мы с вами поиграем, – говорит он. – И я принес вам угощение к ужину, в знак благодарности.

Алли повторяет в уме таблицу умножения до самых «двенадцать на двенадцать». Затем переходит к простым числам. Конечно, чем больше числа, тем их становится меньше, потому что простые числа, разумеется, кратны сами себе, но мисс Джонсон говорит, что их ряд бесконечен, а это значит, что Алли никогда не доберется до их конца, даже когда вырастет и сможет держать в уме самые большие числа.

– Пожалуйста, посиди тихонько, Мэй, – говорит Обри. – Я знаю, что это скучно, но мне нужно, чтобы ты не шевелилась. Притворись-ка для меня статуей.

В мамином письме было сказано, что мама рада успехам Алли в учении и что мама надеется, что если Алли и дальше будет так же усердно трудиться, то сумеет найти работу и стать независимой женщиной. Но Алли слишком много думает о себе и должна помнить, что истинная работа – лишь та, что помогает облегчить ужасы страдания и нищеты, о которых Алли пора бы уже узнать получше. Маму беспокоит, что Алли выказывает признаки нервического, изнеженного характера, и она боится, что если эти наклонности не пресечь, то вся работа Алли пойдет насмарку, потому что от глупой, нервной женщины нет никакой пользы, она живет лишь чужими трудами и силами. Алли должна приучить себя к самодисциплине, как приучила к ней себя мама.

Затем мама погладила Алли по голове. Мама сказала, что хочет, чтобы Алли доказала себе и ей, что она сумеет причинить себе боль и сумеет потом эту боль вынести, не жалуясь, не закатывая истерик. Мама взяла свечу со стола и зажгла ее от камина. Она велела Алли закатать рукав выше локтя, потому что мы не выставляем напоказ испытаний, которые избрали себе сами, а храним их молча, глубоко в себе. И Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно[10].

У Алли затекла нога. Кажется, Обри смотрит на Мэй. Она медленно вытягивает ногу, ставит ее обратно. Не двигая головой, косится в сторону сада. Глазам от этого делается больно, зато она видит дрозда, сидящего на трубе соседнего дома, и прилетевшую к нему другую птицу. Смеркается. Похоже, на улице дождь.

Глава 4

«Персефона и Деметра»

Альфред Моберли, 1872

Холст, масло, 103 × 134 Подписано, датировано 1872

Провенанс: Джеймс Данн (арт-дилер), 1874; Джон Дэлби (Манчестер), 1875; Уильям Дэлби (по наследству); «Крауч и Сандерсон» (арт-дилеры), 1949; галерея «Виктория», 1950.