Фигуры света

Дождь барабанит по зонтику, капает на плечо Алли. Дождем маму не загонишь в омнибус, а Алли еще слишком мала, чтобы не задевать зонтом других людей. Мама пробирается сквозь толпу, крепко сжимая локоть Алли, сейчас время обеда и на улицах полно фабричных рабочих, женщин в наброшенных на головы шалях и мужчин в картузах. Все смотрят себе под ноги, поэтому лиц Алли не видно, только промокшие насквозь подолы и плечи, которыми люди прокладывают себе дорогу. Она держится за маму. Мэй ушла в гости к своей подруге Эмили, у которой, по ее словам, в доме есть целая комната с игрушками, в том числе и кукольный дом размером с комод, в четыре этажа и с винтовой лестницей. Мэй говорит, что к чаю им в детскую подают особенное угощение, сэндвичи с обрезанными корочками, и еще фруктовый кекс, каждый день. Алли уже слишком взрослая для того, чтобы играть в игрушки. Она придет домой, съест хлеб с маслом, который им с мамой подадут к чаю, а потом, наверное, пока не вернется Мэй, будет учить заданные на понедельник уроки. Мама чуть разжимает руку. Здесь народу поменьше.

– Ну, Алли, что ты думаешь о миссис Батлер?

Алли перешагивает через лужу.

– Она очень красивая.

У мамы каменеет лицо.

– Я хочу сказать, мама, что женщине, наделенной таким богатством и привлекательностью, должно быть непросто посвящать жизнь спасению ближних. Ее соблазны, наверное, велики.

Мама кивает:

– Она сильна духом. Конечно, ее терзают соблазны, но мне кажется, показная роскошь и мирские блага не слишком прельщают Джозефину Батлер.

Будь это так, думает Алли, миссис Батлер одевалась бы как мама.

– Тогда какие соблазны ее терзают, мама?

Мама немного замедляет шаг.

– Не знаю даже. О таких вещах мы с ней не разговаривали. Но, думается мне, когда она видит все эти ужасы, ежедневно предстающие перед ее взглядом, когда слышит истории девочек не старше тебя, павших так низко, что свету к ним уже не пробиться, когда она снова и снова сталкивается с упрямством и насмешками мужчин, которые правят этой страной, ей, наверное, трудно бывает не поддаться отчаянию. В Париже, Алли, она видела девочек, которых полицейские бросали в подвалы без окон, на них надевали смирительные рубашки и запирали там на несколько дней, в темноте, им оставляли хлеб и воду, но руки у них были связаны, и они не могли пользоваться никакими удобствами. В наказание за то, что сопротивлялись осмотру. Когда же она рассказала об этом начальнику полиции, он сказал, что эти женщины привыкли жить в грязи и что она, посетив их, опустилась до их уровня. Нужна огромная сила духа, Алли, чтобы видеть и слышать такое и все равно продолжать трудиться, не теряя надежды и любви к ближнему. Она – пример для всех нас, и я надеюсь, что ты этому примеру последуешь.

Вода хлюпает у Алли в левом ботинке.

– Да, мама, – говорит она.

Она не спрашивает, что это за осмотр, которому сопротивляются девочки, кажется, она уже кое-что понимает.

* * *

Кто-то кричит, и она вскакивает, садится в кровати, удары сердца грохочут у нее в голове. Дыхание остановилось. Ночная сорочка вся промокла на шее и под мышками. Открывается дверь, и она хватает ртом воздух, чтобы закричать снова. Мэй тоже сидит и смотрит на нее.

– Алетейя. Сейчас же прекрати. – Это мама, со свечой в руках. – Ты заболела?

– Там были мужчины. – Алли срывается на визг. – В темноте. Они шли за мной.

Мама оборачивается:

– Мэй, марш в постель и спи. Ничего не случилось. Алли, вставай, идем со мной.

Алли встает. Мужчины по-прежнему здесь, у нее в голове. Мама берет ее за плечо, выводит на лестницу, заводит в детскую. Ставит свечу на стол, садится в кресло. Алли стоит перед ней.

– Тебе нехорошо, Алли? – Прохладная мамина рука ложится ей на лоб. – Температуры нет.

– Нет, мама.

– Отчего тогда такие истерические вопли?

– Ни отчего, мама. Плохой сон приснился. – Алли снова дрожит. – Я кричала во сне, мама.

– А теперь ты еще и дрожишь.

Алли пытается унять дрожь, но у нее не получается. Она стискивает зубы так, что болят челюсти.

– Прости, мама.

– Тебе нужно сдерживать подобные наклонности, Алетейя. Нервозность и истерия – признаки слабости и глупости. Так и с ума сойти недолго. Надеюсь, ты понимаешь, что в подобном поведении нет ничего романтического, ничего заслуживающего внимания?

– Да, мама.

– Иди спать. Утром мы подумаем о том, как еще приучить тебя к сдержанности.

Мама остается в детской – вместе со свечой, Алли на ощупь возвращается в спальню, споткнувшись обо что-то на пути.

Она долго не может согреться и еще дольше – снова уснуть. Она знает, что разумный человек не стал бы бояться маминых уроков. Тот, кто силен духом, только обрадуется возможности стать лучше, ее страх лишь доказывает, что ей недостает дисциплины.

* * *

– Тебя зовет мисс Джонсон.

Перед ней стоит Шарлотта Эванс, завитой рыжий локон спускается на плечо. Шарлотта Эванс улыбается во весь рот, она думает, что Алли сейчас попадет.

Алли помечает закладкой страницу, на которой она остановилась, и закрывает «Очерки» Эмерсона, которые она даже вроде как понимает. Она вспоминает, как мама благодарит Дженни, чтобы та ушла, и встает.