Баррингтон с особым интересом присматривался к кучкам плохо одетых людей, толпившихся на мостовой перед мясными магазинами и лавками с домашней птицей, глазеющих на мясо, гусей и индеек, украшенных цветными ленточками и бантами. Он знал, что для этих бедняков прийти сюда и поглазеть на эти лакомства − единственная радость, выпадающая им на праздники, поражался их терпенью и покорности. Особенно больно было ему смотреть на женщин, по всей видимости, жен рабочих. На их выцветшую, мешковатую одежду, на усталые, печальные, бледные, изможденные лица. Некоторые привели с собой детей, доверчиво цеплявшихся за материнские руки. Вид этих бедняжек, их беспомощность и беззащитность, их заплатанные и уродливые пальто, дырявые башмаки, тоскливое выражение лиц, с которым они смотрели на витрины с игрушками, пронизывали его сердце острой болью, наполняли глаза слезами. Он понимал, что для этих детей − лишенных радостей, лишенных всего, что делает жизнь приятной, − смотреть на все эти игрушки, столь жестоко выставленные на их обозрение, на игрушки, до которых им даже дотронуться не позволят, просто пытка, и сердце его, как некогда сердце Иосифа Прекрасного, разрывалось от любви к его меньшим братьям.
Ему стыдно было, что он, тепло одетый, сытый, стоит, окруженный нуждой и невзгодами, и он почувствовал себя преступником, ибо на какое-то мгновение пошатнулся в своей преданности самому благородному делу, за которое может сражаться человек, − помогать встать на ноги несчастным и угнетенным.
Он дошел до большого магазина игрушек, где стояло несколько детей, с замиранием сердца разглядывавших витрину. Он узнал кое-кого из них и остановился посмотреть на них и послушать их разговоры. Он стоял позади них, и они его не замечали, переходя от одного края витрины к другому, и это вдруг напомнило ему, как мечутся за решетками звери в клетках. Дети топтались перед витриной, прижимая к стеклу ручонки, они не могли через него проникнуть и лишь показывали друг другу игрушки, особенно поразившие их воображение.
− А вот это моя! − ликуя, воскликнул Чарли Линден, показывая на большую, крепко сбитую тележку. − Если б у меня была такая, я дал бы Фредди в нее запрячься и мы привезли бы кучу дров домой и стали бы играть в пожарную машину.
− А я бы взял эту железную дорогу, − сказал Фрэнки Оуэн, − там тоннель настоящий и настоящий уголь в тендере, там есть станция, и семафор, и паровоз там поворачивается, и красный фонарь, его можно зажечь, если будет опасность на линии.
− А мне вон ту куклу, не самую большую, а вон ту, в розовом платье, которое снимается, − сказала Элси, − и чайный сервиз, и вон ту шкатулку с нитками для мамы.
Маленький Фредди отпустил руку Элси, за которую обычно цеплялся, и принялся радостно хлопать в ладоши и смеяться.
− Лошадка! − кричал он в восторге. − Ой, какая хорошенькая лошадка! Фредди хочет лошадку!
− Нечего больше смотреть на все это, − со вздохом сказала Элси и снова взяла Фредди за руку − она решила его увести, − нечего смотреть на все это: таким, как мы, о таких вещах и мечтать нечего.
Ее слова вернули Фрэнки и Чарли к суровой действительности − неохотно отвернувшись от витрины, они собирались уже последовать за Элси. Но маленький Фредди еще не усвоил этого урока − слишком мало жил он на свете, чтобы понимать, что все хорошее в этом мире не для таких, как он; когда Элси попыталась увести его, он стал плакать, повторяя, что хочет лошадку. Остальные дети сгрудились вокруг него, стараясь отвлечь и утешить, они говорили, что до рождества никому не позволяют ничего брать с этой витрины, что Санта Клаус обязательно принесет ему лошадку, но все их уговоры не произвели на Фредди никакого впечатления − он продолжал плакать, требуя, чтобы ему дали лошадку сейчас же.
В этот момент они заметили Баррингтона и поздоровались с ним с радостью, порожденной воспоминаниями о печенье и о монетках, которые иногда от него получали.
− Здравствуйте, мистер Баррингтон, − хором сказали мальчики.
− Здравствуйте, − ответил Баррингтон и потрепал малыша по щеке. − Что здесь происходит? Почему Фредди плачет?
− Он просит вон ту лошадку, мистер, которая с настоящей гривой, − ответил Чарли, снисходительно улыбаясь, как взрослый, понимающий всю бессмысленность такого поведения.
− Фредди хочет лошадку, − повторил малыш, взял Баррингтона за палец и вновь повернулся к витрине. − Лошадка хорошая.
− Скажите ему, что Санта Клаус принесет ее ему на рождество, − шепнула Элси, − вам он, может быть, поверит и успокоится, а потом про нее забудет.
− Вы все еще без работы, мистер Баррингтон? − спросил Фрэнки.
− Нет, − не сразу отозвался Баррингтон, − я наконец нашел, что мне делать.
− И хорошая это работа? − спросил Чарли.
− Да, − сказал Баррингтон, − как по-вашему, на кого я работаю?
− На кого?
− На Санта Клауса.
− На Санта Клауса! − эхом повторили дети, широко открыв глазенки.