Таким же образом мнимо великое предприятие должно было решиться. Мы не принимали в нем участия, и похвалимся этим. Мы в это время образовали свой ум и душу, и потому-то ни одно царство, возникшее из средних времен, не представит нам памятников XII столетия, подобных слову Игоря, посланию Даниила к Георгию Долгорукому и многих других сочинений на славянском языке даже IX и X столетий. Есть ли у кого из народов европейских, кроме шотландцев, подобные нашим легенды и песни, у кого столько своей родной души, откуда льются эти звонкие, непостижимые по полноте чувств, голоса хороводов; прочтите сборник Кирилла Данилова древнейших народных преданий-поэм. У какого народа христианского есть Нестор? У кого из народов есть столько ума в пословицах, а пословицы не есть ли плод опытной, давней народной жизни?
Еще оставалось бы высчитать тебе природные свойства и прижитые недостатки наших и прочих просвещенных народов, взвесить их и по ним уже заключить: который из народов способнее соединить в себе могущество вещественное и духовное? Но это новый, обширный предмет рассуждения. Довольно против мнения — что мы ничтожны».
Стиль изложения очень похож на филаретовский. К тому же начало, почти пародирующее начало письма Чаадаева. Вспомним, что и Пушкину на его «Дар напрасный» Филарет ответил пародией на его стихи, но пародией, заключающей во всем возражение тому, что написано у Пушкина. Точно так же и тут, пародируя манеру Чаадаева, автор во всем спорит с создателем «Философического письма».
Итак. Если принять, что статья «Несколько слов о философическом письме» действительно написана московским митрополитом, то следует признать, что как Чаадаев — первый западник, так святитель Филарет — первый славянофил!
Славянофиларет. В переводе с греческого: «любящий славянскую добродетель».
И — реакционер. В том смысле, в каком человеческий организм проявляет себя реакционером, выказывая какую-либо откровенную реакцию на болезнь.
Филарет первым, не улюлюкая: «Сумасшедший! Ату его!» — вышел на бой с клеветником России, чтобы не силой государственной машины и не силой общественного выдавливания, а силой просвещенного ума одолеть силу клеветы.
Жаль, что статья «Несколько слов о философическом письме» так и не была издана и вместо полемики власти предпочли выбрать путь почти физического устранения и клеветника, и тех, кто его печатал. Мол, незачем раздувать угли, лучше тайком и как можно быстрее их затоптать, чтобы никто и не видел, и дыма не унюхал. Но дым-то пошел, его унюхали, и последствия покажут себя в ближайшем будущем. В цепочке между декабристами и Герценом важнейшее звено — Чаадаев. Статья Филарета могла бы эту цепочку разорвать.
А ему велено было временно умолкнуть. Одно из писем Антонию того времени так и начинается со слов: «Как долго я молчу!» Но дальше он поясняет: болею. Опять зима в Петербурге, опять хвори. Там он всегда простужался, страдал от болей в ухе. Лечился, а от лекарств, как водится, что-то излечивалось, а что-то калечилось. Принимаешь лекарства от простуды, а они вызывают боли в желудке…
Но куда докучливее петербургских болезней — участие в работе Синода. На это время Московский Златоуст умолкает, не звучат его вдохновенные проповеди. Покуда не вернется в свою дорогую Москву.
В эту зиму в Петербурге произошло страшное.
Убили Пушкина.