Филарет Московский

Слова оказались пророческими. В тот день дул ледяной ветер, граф простудился, слег и через пару недель скончался. Смерть такого знатного человека была большим событием. Обер-камергер, член Государственного совета, сенатор, президент Императорской академии художеств, директор Публичной библиотеки, первый граф в роде, один из наиболее выдающихся русских меценатов. Его меценатство было столь широко, что к концу жизни несметные богатства Строганова почти иссякли.

3 октября Александра Сергеевича отпевали в Казанском соборе. Собрался весь Петербург. И вот, после отпевания, перед столь огромным количеством народа с прощальным словом выступил архимандрит Филарет. И это стало событием.

Подобно Шекспиру, который в 66-м сонете восклицал «Tired with all these, for restful death I cry…»[3] и далее перечислял несовершенства мира сего, Филарет сокрушался:

— Зависть враждует против достоинства; любочестие старается подавлять заслугу; корысть сражается с правом; безопасность поддерживается силою, испровергается другою превозмогающею силою; союз, утвержденный на выгодах, разрушается от малейшего их неравновесия; сердца, соединенные состраданием, разлучаются непостоянством… И только смерть освобождает человека от мучительных страданий видеть все несправедливости мира дольнего. Смертный одр есть камень испытания прошедшей жизни; человек отлагает на нем то, чем он казался, и остается тем, чем он был…

Государь потребовал прислать ему текст и несколько раз перечитывал.

— Ты спрашивала меня, чем отличается вера католиков и православных, так вот пусть этот монах тебе объяснит, — сказал Александр своей супруге Елизавете Алексеевне.

В прошлом она была принцессой баденской Луизой Августой. Как и положено, выйдя замуж за российского монарха, приняла православие, но так до сих пор не знала, в чем же не внешние, а глубинные отличия двух главных европейских христианских вероисповеданий. Гораздо раньше своего супруга она стала проникаться верой и, в сущности, была более православной, нежели православный русский царь. Удивительная женщина! Не случайно в нее тайно был влюблен юный Пушкин…

И вот архимандриту Филарету поступил заказ, да не от кого-нибудь, а от самой государыни императрицы. Исполняя сей заказ, он сел за свой первый богословский трактат. Так было написано «Изложение разности между восточною и западною церковию в учении веры», получив которое, Елизавета Алексеевна осталась вполне довольна.

— Теперь я знаю, в чем разница между православием и Римом. Однако и удивлена: князь Голицын мне всегда казался человеком пустым, но вот его протеже — весьма толковый богослов.

Так завязался весьма важный узелок, от которого в будущее протянется крепкая нить дружбы этой августейшей семьи с Филаретом. А если история про старца Федора Кузьмича и затворницу Веру Молчальницу не вымысел, то, значит, именно здесь Александр и Елизавета впервые встали на тропинку, которая поведет их в таинственное старчество.

Но не будем забегать вперед. Тем более что описание подошло к одной из важнейших вех отечественной истории. Наступал 1812 год. Архимандрит Филарет встречал его, будучи уже известным проповедником. О нем говорили как о ни с кем не сравнимом носителе слова Божьего. Протоиерей Георгий Флоровский так сказал о его счастливом даровании: «Всегда живое слово и мыслящее слово, вдохновенное размышление вслух. Проповедь у Филарета всегда была благовестием, никогда не бывала только красноречием».

В день Рождества, 25 декабря, в Александро-Невской лавре он читал «Слово на Рождество Христово». Он радовался:

— Новый Адам исходит из девственной земли. Жена, источник проклятия, износит росу благословения.

Он тревожился:

— Доколе мы живем в мире с беспечностию граждан и наслаждаемся им с самовластием обладателей, дотоле Христос не может вообразиться в нас.

Он взывал к Богу со страстным молением:

— О Боже, давый нам Сына Твоего!.. Даждь токмо нам ро-дити в себе дух Христов и жити Его жизнию. Тогда пусть и против нас, как некогда против Него, мятется Ирод и весь Иерусалим с ним; пусть неистовствует князь века сего, и весь мир вооружается: Ты покрыеши нас в тайне селения Твоего; на воде покойне воспитаеши нас, и чрез Ангела завета твоего введеши нас в гору святую Твою. Аминь.

Зная, что суждено испытать России в 1812 году, как не видеть в сих словах грозного пророчества? «Ирод и весь Иерусалим с ним» — читай: «Наполеон и вся Европа с ним». Но русские родят в себе дух Христов, а посему напрасно «неистовствует князь века сего и весь мир вооружается»! Велик Бонапарт, но ничтожно мал в сравнении с Сыном Божьим.

Такими словами вдохновенный проповедник встречал зарю и грозу Двенадцатого года.

Причудливо начинался год сей.

1 января государственный секретарь Михаил Михайлович Сперанский, управлявший делами империи, получил в награду орден Святого Александра Невского, а уже в марте попал в опалу, получил отставку и был сослан в Нижний Новгород.