Филарет Московский

— Придите, девствующие, и от Девы Марии примите утверждение вашего подвига, созерцая в Ней беспрекословно высокое достоинство — девство, поелику оно Бога в себе носит. Придите, живущие в супружестве, и обрученной, но не сочетанной примите благословение ваших супружеств: поелику все человеческие супружества рождали бы только чад гнева и наследников ада, если бы Матерь-Дева не родила Сына, Который перерождает их в сынов и наследников Божиих. Придите, любящие уединение, и от размышляющей Марии вразумитесь, что зерно уединения есть смиренное богомыслие; а без сего уединение часто есть пустое упрямство или жестокое человеконенавидение, гнездо лукавых помыслов и виталище духа безумия. Придите пристрастные к сообществу и возьмите себе на замечание, что не в суете мирских дел, не в развлечении многолюдства, не в шуме праздных бесед посещают душу небесные силы и слово Божие сеется в сердце… Христианство не есть юродство или невежество, но премудрость Божия в тайнах сокровенная…

В праздник Пасхи в Успенском соборе Кремля Московский Златоуст вновь находил ярчайшие, понятные и ясные слова о вере и неверии, сравнивая их со светом и тьмою:

— Солнце, когда восходит, отверзает целый мир разнообразных красот… Закоснелый в неверии ум, как ночная птица, видит только во тьме неверия, любит только свои грезы и убегает от света истины, который жжет ему глаза…

Но совсем иное значение слова «свет» считалось главным в так называемом «свете». Только что вышла первая глава пушкинского «Евгения Онегина»:

Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy лондонский одет —
И наконец увидел свет.

Ведь не свет Христовой истины имеет здесь в виду гений русской поэзии, не к евангельским истинам устремился навстречу остриженный по последней моде вертопрах Онегин! Он, как известно, по замыслу своего создателя, должен был окончить вместе с декабристами. Туда, в эти тайные общества, устремлялись ему подобные.

В противоположном направлении двигался государь, особенно после чудовищного наводнения, унесшего жизни нескольких тысяч его подданных. Летом он получил свидетельства о готовящемся заговоре. Теперь и это подталкивало его к уходу. Давняя мечта стать одним из множества многих и так провести остаток жизни окончательно созрела. Ему хотелось искупить все грехи молодости — равнодушие к Церкви, косвенную причастность к убийству отца, амурные похождения и многое другое. Пред ним открывались два пути к искуплению. Первый: дождаться революции и, возможно, быть вместе с супругой Елизаветой Алексеевной обезглавленным точно так же, как Людовик XVI и Мария Антуанетта. Случайно ли они обвенчались в тот самый год, когда в Париже слетели королевские головы?.. Говорят, заговорщики намереваются жестоко истребить весь царствующий дом. Умереть от их рук с именем Христа на устах — что может быть более искупительным? Вот и Филарет Московский в проповеди от 15 мая призывал не страшиться ненависти христоненавистников, радостно встретить страдания и муки за Христа:

— Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, восстающей против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и поступаешь добродетельно… Что страшиться? Утешая, глаголет тебе Иисус Христос. Твое состояние не есть необыкновенное; опасность твоя не есть нечаянная. Воззри на жизнь Учителя и Господа твоего, и познай, что с Ним произошло всё, что происходит или еще может произойти с тобою.

Второй путь: изобразить собственную смерть и уйти в мир под другим именем, в ином облике… Спасаясь самому, спасать мир. Своего рода отшельничество. Не ждать новой страшной беды, которая может оказаться куда более ужасной Наполеонова нашествия. Та беда всколыхнула Россию, заставила встрепенуться и вспомнить о своем христианстве. Но вновь вера угасает. В Москве Филарет, освящая храм Успения Богородицы в Казачьей слободе, прямо сказал:

— Спросите друг друга: что произвела в душевных расположениях и нравственной жизни большей части из нас бывшая година искушения и наказания? После столь грозного посещения Божия более ли прежнего страшимся мы грехов и беззаконий? Бывшее уничижение научило ли нас паче прежнего смирению? Бывшие лишения и нужды обуздали ли роскошь, прекратили ли склонность к излишествам, обратили ль нас к простоте и умеренности?.. Что ж, если подлинно признаться должно, что после общего наказания и дивного помилования от Бога мы опять таковы, каковы были, когда заслужили наказание. Какое в сем случае утешение в прошедшем? Какая радость в настоящем? Какая надежда в будущем?..

Грозные слова! О, он знает, сей Московский Златоуст, что говорит!