Филфак (СИ)

Меня будит шорох и непонятный скрип. Вокруг темнота. Сквозь тонкий тюль в комнату едва просачивается прозрачная полоска лунного света. Но звук, доносящийся откуда-то сверху продолжает настойчиво щекотать нервы. Это не ветер, не шаги соседей, не иллюзия. Там, под потолком, кто-то есть. И этот кто-то пристально следит за мной. Вглядываюсь в черноту, но все бесполезно. Хочу встать и включить свет, но трусливо кутаюсь в одеяло. Фантазия тем временем играет со мной по своим правилам, подкидывая в голову самые нелепые повороты событий. Взвинченный до предела никак не могу снова заснуть, а когда прямо над собой под самым потолком замечаю горящий зеленым взгляд, с любопытством наблюдающий за каждым моим вдохом, взвизгиваю подобно девчонке. От неожиданности это зеленоглазое нечто, судя по всему, сидящее до этого на люстре, срывается вниз и с глухим хлопком приземляется мне прямо на живот. Больно! Чертовски больно! И все еще не по себе. Одно успокаивает, нарушителю порядка, должно быть, страшнее в разы. Растирая живот, вскакиваю с кровати и врубаю свет. На полу, в двух шагах от себя, замечаю перепуганного до смерти кота нелепой расцветки: шерсть в районе глаз окрашена в черный и напоминает огромные фингалы, а сам котейка белый, как чистый лист бумаги. Хлопая своими изумрудами, он недовольно бьет хвостом по ламинату. И ждет. Как два придурка, мы минут десять разглядываем друг друга, а потом, не сговариваясь, оба идем спать: я на кровать, зеленоглазый – ко мне в ноги.

Когда просыпаюсь в очередной раз, за окном уже вовсю светит солнце, обещая шикарную погоду, а из глубины квартиры доносятся звуки скворчащей на плите еды и голоса. Один точно Анькин, а второй, мужской и низкий, по всей видимости, принадлежит ее отцу.

— Нюся, ты бы разбудила парня, опоздаете! — бурчит он.

— Да пусть поспит, па, — бренча посудой, суетится по кухне Аня. — Омлет все равно пока не готов.

Как по команде, в желудке начинает бурлить. Принюхиваясь к божественному аромату жареных яиц, моментально вскакиваю на ноги, натягиваю принесенную Аней футболку и, продолжая прислушиваться к голосам, заправляю кровать.

— Уверена, что вам стоит ехать? Далеко же, — обеспокоенно интересуется мужчина. Что там Аня говорила про апатию? На мой взгляд, голос ее отца вполне себе живой и эмоциональный.

— Вдруг поможет? — с надеждой отзывается Пуговица. Мне порой начинает казаться, что Румянцева верит в меня даже больше, чем я сам.

— После того, что ты мне рассказала, — хмыкает глава семьи, — я честно сомневаюсь. Соколик твой знает?

— Папа! — возмущается Аня. — У каждого человека свои тараканы в голове. Быть может, Илюша любит свою бабку именно такой.

— Не спорю, — прокашливается мужчина. — И все же, на твоем месте я бы парнишку подготовил.

— Доброе утро! — решаю, что сидеть и подслушивать глупо, и бодро захожу на маленькую кухню, где едва помещается стол, плита и холодильник.

— Ну, здравствуй, Илюша. Восемнадцать лет, студент филфака и отменный баянист, — иронизирует отец Ани и медленно поднимается с табуретки, за одним подозрительно оглядывая меня с ног до головы. — Дерешься хорошо?

— Кто? Я? — вопрос здоровяка сбивает с толку. Все же фотографии сильно искажают реальность: Румянцева я представлял себе на пять-шесть размеров меньше.

— А бегаешь? Быстро? — чем дальше в лес, тем голоднее волки. Никак не пойму, чего добивается мужчина.

— Не знаю, — хмурюсь в попытках уловить логику. — Наверно, смотря от кого убегать.

— От Артура, вестимо, — гогочет мужик. — Анька, ты смерти своему гостю хочешь? На фига Царевскую футболку ему отдала?

— Па, не пугай парня. Да и футболка твоя, приглядись! — стыдливо кусает губы Пуговица. — Доброе утро, Илья! Это мой отец Роман Степанович. Папа, это Илья.

— Для своих дядя Рома, — протягивает руку Румянцев и крепко сжимает мою.

— А я свой?

— Ну, ежели Хвост за своего принял, да и дочь не постеснялась со мной познакомить, выходит, свой.

— Папа, — краснея, мотает головой Аня и разливает по огромным чашкам чай.

С наспех собранными на макушке волосами и в коротких шортиках с забавными кошачьими мордочками она выглядит такой домашней и уютной, что не могу отвести глаз. На ее лице ни грамма косметики, в словах — ни намека на притворство. Как заправская повариха, Аня ловко раскладывает по тарелкам омлет и украшает тот кусочками свежих овощей. Ничего особенного: обычные огурцы и помидоры. Но я понимаю, что старается она для меня.

— Это, конечно, не греческий со шпинатом, — игриво подмигивает, подтверждая мои догадки, — Но тоже вкусно.

— Не сомневаюсь, — моя очередь смущаться.

— Тогда садись за стол, — хихикает Аня, стреляя глазками. — Остынет.

Киваю и, не переставая смотреть на Румянцеву, ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время встречаю девушку, рядом с которой хочется не только засыпать, но и просыпаться.

— Чего смеешься? — в шутку пихает меня Румянцева и садится рядом.

— Да так, — отмахиваюсь от расспросов и беру в руки вилку. Да и как признаться, что возомнил себя этаким ловеласом. Дряхловский Донжуан, ё-моё.