Фильмы-сказки

Опять открыли дверь, но и при свете дня венец был превосходен! Купец Гассан эль Кэбир назначил сверхъестественную цену. Кондрат в негодовании вскочил, ударив шапкой об пол, однако же Степан, отлично знавший все обычаи страны, уменьшил цену ровно в двадцать восемь раз. Торг продолжался несколько часов. Покупатели вставали, уходили, возвращались, снова уходили и наконец договорились и простились как добрые друзья, вполне довольные друг другом.

Базар шумел по прежнему…

— Еще недельку погостить, да и домой! — как бы невзначай сказал Кондрат. Но кормчий шел вперед и будто ничего не слышал. Перед его глазами во всей красе, во всем величии расстилался желанный, необъятный океан. Катились голубые волны, и слаще всякой музыки гремел прибой.

— А там, друг Настя, — тихо вымолвил Степан, остановившись у прибоя, — а там как будто ничего и нет! Конец всем картам нашим, — один лишь ветер будто бы да волны. А только я не верю!..

Кондрат с опаскою взглянул на кормчего, но промолчал.

Безлунная глухая ночь. Над мачтами горят незнакомые звезды. Угрюмо плещет океан. Злой ветер обещает непогоду, срывает с волн кипящую седую пену, гудит в снастях: «Эй, воротись, Степан! Эй, воротись, отчаянная голова!..» Но, подчиняясь воле кормчего, корабль плывет и день и ночь под всеми парусами, бесстрашно мчится по крутым раскатам черных волн — вперед, вперед!

Немало разных стран осталось за кормой. Как в сказке, промелькнули города, веселые базары, полные чудес, давным-давно не видно встречных парусов, и даже чайки быстрокрылые пропали.

Тревожно в океане, тревожно и на корабле.

Мерцая, кружат под водой голубоватые прозрачные шары, шевелят космами лохматыми. Медузы? Может, и медузы, но что-то больно велики!.. А вот затрепетала, пронеслась над палубой большая стая рыб летучих, нырнула и исчезла, но в воздухе остался светлый след. За бортом кто-то тяжко простонал. Взглянули корабельщики — и обмерли: гигантский кит проплыл борт о борт с кораблем, глазищами сверкнул, хвостом взмахнул и во-время исчез в пучине: не миновать беды, когда б столкнулись.

Скорей бы утро наступило!

Столпились корабельщики у мачты, беседуют между собой вполголоса, без страха, но с заметной укоризной:

— Ишь ведь куда заплыли! А главное — зачем? Давно бы уж пора домой, в родимую сторонку. Поговори ты с ним, Кондрат! Попробуй! Убеди!

А ветер свищет, нагоняет мглу, уж и звезд не стало видно. Тьма кромешная. И только на корме чуть теплится фонарик.

Вцепившись в рукоять руля, упрямо вскинув голову, стоит Степан. Уж он-то знает: все морские карты давно упрятаны в ларец; плывет корабль пустынной океанской целиной, где никогда до сей поры никто не плавал.

Неслышно подошел Кондрат и встал у борта.

— Не пора ли воротиться, Степан Емельяныч?

— Это зачем же?

— Глянь вокруг! Под волною огни загораются! Чудища всякие. Рыбы летать начинают!

— Пусть летают, если рыбам тут такое положение. Скажи спасибо — не киты!

— Смеешься, Емельяныч? А может, тут и миру конец?

— Известному — конец, а неизвестному — начало… Ветер добрый, попутный, попробуем подоле заглянуть! А ты, Кондрат, друг верный, уж не оробел ли?

— Нет, — нахмурился Кондрат и попытался убедить упрямца по- иному: — Приустала дружина твоя, друг Степан! Все товары распроданы, все трюмы доверху загружены заморским ценным грузом, гостинцы все закуплены.

— Не все… Цветочек аленький остался! — усмехнулся в черную бороду кормчий, а Кондрат, ничего не добившись, вздохнул и ушел…

А тут буря подкралась, загудела, завыла…

— Становись! Убирай паруса! Не робей! — громко крикнул Степан Емельяныч. И вдруг упала на корму тяжелая волна, с шипеньем раскатилась, зашумела и смыла в океан отважного кормчего.

Качнулись мачты. Тут бы всем конец, но, к счастью, подоспел Кондрат и, ухватясь за румпель, выправил ход корабля.

— Эй, Степан! Степанушка! Степан свет Емельяны-ыч! — в горе и тоске звала дружина. Все напрасно…

Грохотали волны. Буря понемногу утихала.

На востоке алым цветом загоралась тихая заря.

Заря-заряница, красная девица, — поднималась зоренька из волн Mopi ских, пролетала зорюшка над морем-океаном, а за зорькой вслед, гляди, и солнце засияло.

Средь волн морских лежит неведомый зеленый остров. Шелестят на нем душистые дубравы, вокруг, насколь хватает глаз, сверкает синевой и золотом бескрайний океан. Улыбается, мурлычет, нежится под солнцем, будто и не он рычал и бушевал сегодня ночью, будто и не он с размаху вышвырнул Степана из пучин своих холодных на золотой песок…

Лежит Степан на берегу, пригрело его солнышко живительным огнем, и хоть давно очнулся кормчий, а шевельнуться не решается, — лежит и смотрит в небо, поверить своему спасению не может.

— Ах, славно! Ах, тепло! Ах, небо голубое, солнце ясное! Ну, ладно — жив, а что же дальше?

Вскочил он на ноги, чихнул и пожелал себе здоровья. Огляделся и зажмурился от удовольствия — перед ним зеленые холмы, чудесные дубравы, рощи, убегает вверх тропинка неширокая. А уж такая тишина да благодать, что даже слышно, как комар пищит.