Филологическая герменевтика

Остановимся на последнем различии подробнее, поскольку оно не всегда улавливается в практической позиции герменевтической деятельности. Часто дискурсивность в понимании необоснованно вытесняет интуитивность, но при этом может показаться, что весь процесс становления знания в результате этого при любых обстоятельствах становится «солиднее» и «рациональнее», поскольку в обыденном сознании «интуитивное» многими принимается за синоним «иррационального». Например, по одному из свидетельств (Barron, 1969, 77), 75% американцев предпочитают интуитивному процессу понимания процесс дискурсивный. Нетрудно показать, что здесь практическая позиция в герменевтической деятельности находится под влиянием плохо освоенной позиции исследовательской.

Проблема интуитивного и дискурсивного в филологической герменевтике имеет очень солидную историю. Уже Платон и Аристотель разделяли истины на «непосредственные» (интуитивно принятые) и «опосредствованные» (принимаемые на основе доказательства). Термин «дискурсивное» как противоположность «непосредственно постигаемому» встречается уже у Фомы Аквинского. Впоследствии рационализм преувеличивал роль дискурсивности в понимании. На дискурсивности всякого вообще становления знания настаивал и Кант, на том же в дальнейшем настаивали все позитивисты. Лишь начиная с Гегеля (у него только применительно к текстам философии) высказывается мысль _{78}о единстве непосредственного (интуитивного) и опосредованного (дискурсивного). После Гегеля реакция на универсализацию дискурсивного в понимании имеет место и в материализме, и в идеализме. Крайним выражением этой реакции в идеализме является трактовка понимания у З. Фрейда и других иррационалистов. Интуитивное в понимании текста абсолютизируется, и «понимание чужих душ» объявляется абсолютно непосредственным и основанным на «Ничто» (например, Malmgren, 1976). Иногда фрейдизм в филологической герменевтике объединяется с картезианским учением о «врожденной» языковой компетенции (Н. Хомский). В этом случае утверждают, что «глубинные структуры» соответствуют «бессознательному содержанию», а «поверхностные структуры» – «явному содержанию» и т.п. (например, Edelson, 1975). Иррационализм фрейдизма и подобных ему лжеучений об интуитивном всегда внедрялся и внедряется со столь значительным шумом, что некоторым авторам стало даже казаться, что говорить об интуиции в понимании текста вообще дозволено только идеалистам, коль скоро они уже «остолбили» понятие интуитивного. Между тем научный материализм всегда исходил из того, что «бессознательное – это такая же неотъемлемая функция мозга, как и сознание» (Бассин, 1967, 10). Классики марксизма считали, что «человек утверждается в предметном мире не только через посредство мышления, а и через посредство всех чувств» (Маркс, Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 3, 627).

Марксизм никогда не сводил человеческую способность отражения и освоения действительности только к сознанию, или только к рациональному, или только к дискурсивному. Известно, что не только акты понимания, но и логические структуры мыслительной работы обычно не осознаются (Шалютин, 1967). Тем более не универсально осознание в рефлективных процессах, в распредмечивании, в реактивации прошлого опыта, в оценочном отношении и проч. Вообще осознание абсолютно актуально для процесса понимания лишь тогда, когда необходимо осознать непонимание. Когда же эта задача не стоит, именно участие интуитивности в процессе понимания делает акт понимания легким и естественным делом. Поэтому неосознанность процедуры приема смыслов – одно из условий, облегчающих сознательное оперирование ими. Для процесса понимания вообще, особенно понимания семантизирующего и понимания смыслового характерно «прямое усмотрение» содержательности.