Филонов

Удивительно, но ни время, ни перипетии революции и гражданской войны, отодвинувшие совсем недавнее прошлое в область истории, не приглушили старых обид. Как только представилась возможность, Бурлюк вновь возвращается к наболевшей теме. Даты, сохранившиеся в рукописи 1953 года, указывают, что текст был начат в феврале 1921 года на Чичиджиме, а последние главы, в том числе и вставная новелла о вечере у «Китайской богородицы», создавались уже летом в Иокагаме, в доме русского эмигранта Константина Полынова во время образовавшейся после токийской выставки паузы. Однако в какой последовательности писались главы, и, самое главное, кто изначально мыслился главным героем будущего романа – нам остаётся неизвестным. Логичнее будет предположить, что Бурлюк, на протяжении всей своей творческой деятельности неустанно занимавшийся саморекламой, видел именно себя основным действующим лицом своего романа. На это косвенно указывает и цитировавшаяся выше фраза об автобиографичности романа. Имя Филонова упомянуто в ней в качестве одного из «первачей» нового искусства. И надо признать, что если бы Бурлюк оставил свою собственную персону в качестве героя, судьба повести была бы иной, по крайней мере, критика не отнеслась бы к ней с такими уничижительным пренебрежением. Однако цель, которую ставил перед собой художник в этот раз, заключалась не в создании очередного мемуарного очерка, снабжённого колоритными подробностями, будущий текст мыслился им в качестве своего рода оправдательного документа, призванного утвердить истинность пройденного им пути. Подобная сверхзадача властно требовала обобщения, типизации. По отношению к ней намерение Бурлюка обратиться к романному жанру, а также выбор в качестве собственного альтер эго другого художника являются абсолютно логичными. Это сразу позволило ему вывести свой индивидуальный авторский опыт за рамки частной биографии и сделать полноправным фактом художественной жизни.

Выбор Филонова в качестве героя повествования также следует признать точным. Ведь это единственный крупный мастер из когорты «первачей» отечественного авангарда, который на всём протяжении своего творческого пути не боялся «использовать символический и аллегорический материал»[44]. Немаловажно и то, что в восприятии современников сама личность Филонова ещё во время его ученичества в Академии художеств начала приобретать отчётливо выраженные мифологические черты. В этом факте Бурлюк находил определённую параллель с мифологизацией общественным сознанием своего собственного имени.

Нам неизвестно доподлинно, когда оба художника познакомились друг с другом. Не исключено, что ещё до того, как стали членами «Союза молодёжи». Во всяком случае, Каменский в числе тех, кого ему представил Бурлюк весной 1908 года, сразу же после выставки «Современных течений в искусстве», называет и имя Филонова[45]. Уже в первые годы своего пребывания в Петербурге Бурлюк заводит широкий круг знакомств, в том числе и среди учащихся Академии художеств[46]. Среди них был и сокурсник Филонова молодой латыш Волдемар Матвей. В «Союзе молодёжи», первом в Петербурге объединении художников-авангардистов, Матвей отвечал за установление контактов с москвичами. Благодаря его стараниям работы Бурлюка появляются уже на рижской выставке «Союза» в июне 1910 года. В дальнейшем художник становится более или менее регулярным экспонентом выставок «Союза», в начале 1913 года он получает статус постоянного члена общества, а возглавляемая им группа поэтов и художников «Гилея» входит в его состав на правах секции.

Филонова Матвей привлёк к участию в работе объединения весной 1910 года, когда тот ещё не оставил учёбу в Академии. Участие художника на выставках «Союза» не всегда находило отражение в каталогах; по-видимому, в ряде случаев он принимал решение выставляться в самый последний момент. Так, если в каталоге первой выставки его имя обозначено и участие работ подтверждено отзывами в прессе, то уже об участии Филонова во второй выставке, проходившей в апреле 1911 года, нам известно только благодаря тому, что в рабочем экземпляре каталога сохранилась сделанная рукой самого художника запись с названием экспонировавшейся работы («Кошмар»), да упоминанию этой работы в статье критика А. Ростиславова[47]. Картины Бурлюка тоже участвовали на этой выставке, но сам он в это время находился в Одессе, где заканчивал курс художественного училища.

Второй раз картины обоих художников соседствовали на выставке «Союза» в ноябре 1913 года: даже в отчёте, опубликованном в «Огоньке», «Дирижер» Бурлюка и филоновский «Пир королей» были воспроизведены рядом друг с другом[48]. Вполне возможно, именно на этой выставке Бурлюк мог стать свидетелем запечатлённой на страницах повести предвернисажной суеты, так выводившей из себя Филонова, здесь же он мог видеть и Ростиславова, внимательно разглядывающего полотна художника.