Читаем Философические письма, адресованные даме (сборник) полностью

Дорогая кузина. Не знаю, в Москве ли вы еще. Пишу вам поэтому несколько слов наудачу. Мне не сказали, что вы заезжали ко мне. Я хотел вам дать несколько писем, думая, что они вам пригодятся. Что меня касается, то я буду вам писать по почте, если только вы не скажете мне, что остаетесь еще на несколько дней; в последнем случае я успею приготовить нечто объемистое. Мне было бы очень тяжело, если бы не пришлось вас увидать до вашего отъезда; в день же, назначенный вами, это было невозможно, я был на другом краю света. Нет ли у вас в доме портрета нашего деда? Я хотел бы снять с него копию. Будьте здоровы, дорогая Натали; в надежде вас увидеть.

Воскресенье утром.

А. Я. Булгакову (июнь)

Кажется, вы не покидаете больше своих лесов. Я рассчитывал приехать сегодня вечером и поздравить вас с прекрасной победой учеников Воронцова в Азии, но по причине плохой погоды я, вероятно, буду лишен этого удовольствия. Конечно, лучше было бы разбить врага на Дунае, но кто знает, может быть, благодаря этому тон наших друзей изменится, и мы останемся в выигрыше.

Оказалось, что номер J. des D. от 15 числа заканчивается статьей о книге Тургенева со ссылкой на номер от 7 июня. Как вы сами видите, это всего лишь литературная критика без политического оттенка. Это позволяет мне надеяться на то, что вы по-дружески пришлете мне оба эти номера (от 7 и 15 июня).

Если нынче утром телеграф уже заработал, узнайте у Закревского новости о нашей победе. Искренне ваш Чаадаев.

Воскресенье.

С. П. Шевыреву (октябрь)

Я на днях заходил к вам, почтеннейший Степан Петрович, чтоб поговорить с Вами о Бартеньевских статьях, помещенных в «Моек. Ведомостях». Вы, конечно, заметили, что, описывая молодость Пушкина и года, проведенные им в Лицее, автор статей ни слова не упоминает обо мне, хотя в то же время и выписывает несколько стихов из его ко мне послания и даже намекает на известное приключение в его жизни, в котором я имел участие, но приписывая это участие исключительно другому лицу. Признаюсь, это умышленное забвение отношений моих к Пушкину глубоко тронуло меня. Давно ли его не стало, и вот как правдолюбивое потомство, в угодность к своим взглядам, хранит предания о нем! Пушкин гордился моею дружбою; он говорил, что я спас от гибели его и его чувства, что я воспламенял в нем любовь к высокому, а г. Бартеньев находит, что до этого никому нет дела, полагая, вероятно, что обращенное потомство, вместо стихов Пушкина, будет читать его Материалы. Надеюсь, однако ж, что будущие биографы поэта заглянут и в его стихотворения.

Не пустое тщеславие побуждает меня говорить о себе, но уважение к памяти Пушкина, которого дружба принадлежит к лучшим годам жизни моей, к тому счастливому времени, когда каждый мыслящий человек питал в себе живое сочувствие ко всему доброму, какого бы цвета оно ни было, когда каждая разумная и бескорыстная мысль чтилась выше самого беспредельного поклонения прошедшему и будущему. Я уверен, что настанет время, когда и у нас всему и каждому воздастся должное, но нельзя же между тем видеть равнодушно, как современники бесчестно прячут правду от потомков. Никому, кажется, нельзя лучше вас в этом случае заступиться за истину и за минувшее поколение, которого теплоту и бескорыстие сохраняете в душе своей; но если думаете, что мне самому должно взяться за покинутое перо, то последую вашему совету, хотя и с риском дать г. Бартеневу новый довод в пользу того, что не следует придавать особой важности дружескому расположению ко мне Пушкина.

В среду постараюсь зайти к вам из клуба за советом.

Искренно и душевно преданный вам Петр Чаадаев

1855

Кн. Н. Д. Шаховской

Я заезжал к вам вчера, дорогая кузина, чтобы осведомиться о состоянии вашего здоровья и передать вам прилагаемую бумажку. Я надеюсь, что вы будете в Москве во время предусматриваемых в ней событий и позаботитесь, как обещали, об исполнении выраженных в ней желаний.

Я не назвал вас, дорогая кузина, в числе наследников моего добра, потому что у вас уже есть мой портрет, чем и прошу вас удовлетвориться. Примите уверение, дорогая кузина, в моей привязанности. П. Чаадаев.

Воскресенье.

Кн. Н. Д. Шаховской

Вчера вечером я заходил к вам, дорогая кузина, с намерением попросить у вас на минуту ту бумажку, которую вы так любезно согласились взять на хранение, чтобы прибавить к моим посмертным желаниям еще небольшую приписку; но многочисленное общество, которое я застал у вас, заставило меня об этом позабыть. Итак, будьте добры, верните мне ее. Завтра я возвращу вам ее с благодарностью и, чтобы не возвращаться к этому более, попрошу вас обратить внимание на прибавленные строки и заметить, что я придаю этому последнему пункту еще большее значение, чем всем остальным, что вы без труда поймете.

Примите уверение в моих дружественных чувствах.

П. Чаадаев.

Воскресенье.

Перейти на страницу:

Все книги серии Перекрестья русской мысли

«Наши» и «не наши». Письма русского
«Наши» и «не наши». Письма русского

Современный читатель и сейчас может расслышать эхо горячих споров, которые почти два века назад вели между собой выдающиеся русские мыслители, публицисты, литературные критики о судьбах России и ее историческом пути, о сложном переплетении культурных, социальных, политических и религиозных аспектов, которые сформировали невероятно насыщенный и противоречивый облик страны. В книгах серии «Перекрестья русской мысли с Андреем Теслей» делается попытка сдвинуть ключевых персонажей интеллектуальной жизни России XIX века с «насиженных мест» в истории русской философии и создать наиболее точную и объемную картину эпохи.Александр Иванович Герцен – один из немногих больших русских интеллектуалов XIX века, хорошо известных не только в России, но и в мире, тот, чье интеллектуальное наследие в прямой или, теперь гораздо чаще, косвенной форме прослеживается до сих пор. В «споре западников и славянофилов» Герцену довелось поучаствовать последовательно с весьма различных позиций – от сомневающегося и старающегося разобраться в аргументах сторон к горячему защитнику «западнической» позиции, через раскол «западничества» к разочарованию в «Западе» и созданию собственной, глубоко оригинальной позиции, в рамках которой синтезировал многие положения противостоявших некогда сторон. Вниманию читателя представляется сборник ключевых работ Герцена в уникальном составлении и со вступительной статьей ведущего специалиста и историка русской философии Андрея Александровича Тесли.

Александр Иванович Герцен

Публицистика

Похожие книги