Философия

Ильязд раскрыл рот и так и остался стоять, упёршись в Триодина. Сомнений никаких на этот раз не было.

– Чего вы ждёте? – рассердился Триодин.

– Простите, товарищ, – запел Ильязд, – но если это белогвардейское предприятие на самом деле затеяно Третьим интернационалом[285], в таком случае я должен непременно нарушить моё молчание и поставить вас в известность о противодействии, которое готовят турки.

– Товарищ Ильязд, я знаю, что вы хотите мне сообщить, что турки предполагают взорвать Айя Софию, когда мы в неё ворвёмся.

– Ах, вы уже знаете. И вы не боитесь, что это плохо кончится?

– Плохо кончится, – расхохотался неузнаваемый Триодин, неистово замахав ручкой, так что шары запрыгали перед лицом Ильязда, – не только не плохо, но если бы турки не придумали этой меры, им пришлось бы её внушить, так как это ведь лучший выход из положения.

– Лучший выход?

– Разумеется. Вы не отдаёте себе отчёта, в таком случае, что нам надо деть куда-нибудь всех генералов и прочую действительно белогвардейскую сволочь. Вот турки нам и протягивают руку помощи. Чрезвычайно практическая выдумка.

– Это, конечно, избавит от необходимости их расстреливать. Но самая Айя София?

Триодин снова расхохотался.

– Эх, Ильязд, жалко мне вас. Вы действительно старый неисправимый мечтатель. Долгие годы сидели в футуристах, приветствовали немцев за разрушение Реймсского собора[286], а кончили тем, что не в шутку влюбились в Святую Софию. Признаюсь вам, мне всегда казалось, вы это так себе дурака валяете, но теперь вижу, что всерьёз. Не стыдно?

Он сделал два шага, переменив тон на более задушевный и поднял на Ильязда ослепительные глаза.

– Признаюсь, вы меня несколько заразили, старьёвщик. Но разве не отрекаетесь ли вы вновь от самого себя? Разве старое, я не скажу мертвечина, чтобы не подымать с вами бесполезного спора, может мешать новому и живому? Разве может хотя бы на минуту возникнуть сомнение, хотя бы предстояло разрушить не одну только здешнюю Софию и все Софии земли, когда речь идёт о победе Советов, о победе революции над реакцией? Подумайте, Ильязд, мне нужно вам объяснять самые простейшие вещи, до чего вы тут обросли и опустились. Смотрите на меня, Триодина. Узнаёте ли вы меня? Нет, качаете головой. Прикидываться таким, каким я прикидывался столько времени, уверяю вас, это самое трудное дело. Но цель оправдывает средства, повторяю. Настоящий революционер может не только прикидываться белым, он может действовать как белый, расстреливая красных, и красные должны с радостью идти на его расстрел, если в конце концов этот маскарад послужит на пользу делу. Понимаете, все средства оправданы ради победы революции. А вы вдруг, товарищ, – и голос его снова стал свирепым, – выступаете ходатаем за какую-то никому не нужную мечеть. Оставим этот вопрос. Хорошо ещё, что это частный разговор. Но надеюсь, вы не сделаете глупости возбудить его на каком-нибудь собрании.

– Слушайте, Триодин. Я с вами вполне согласен и нисколько не спорю. Я не защищаю своих мелких слабостей, я только констатирую их наличность. Но почему мы говорим о личностях? Вы не опасаетесь сопротивления турок?

– Ни турок, ни междусоюзного командования. Мы посвящены до мельчайших подробностей в их планы. Излишне вам говорить, что захват нами Стамбула вплоть до взрыва Софии будет белым захватом, почему противодействие союзников не будет энергичным – они ещё не забыли о соглашении со старой Россией по поводу Константинополя[287], а если забыли, мы им напомним, и только после взрыва окажется, что город в руках красных. Но за это время мы успели принять меры, чтобы обеспечить за собой обладание городом. Тем более что переход от белого к красному будет носить вид турецкого, местного восстания[288].

– Хорошо, допускаю, что всё предусмотрено. Но в таком случае позволь мне тебя спросить об Алемдаре. Ты должен знать, о ком я говорю. Провокатор он или нет?

– Провокатор.

– Ты знаешь, что этот якобы русский офицер на деле турок, и притом самый заядлый ненавистник русских?

– Знаю.

– Знаешь давно?

– С первого его появления.

– И ты, и все его единомышленники терпели его присутствие.

– До чего ты наивен. А как же могло быть иначе? Разве позволить ему действовать у нас, не давая ему подозревать, что мы знаем, кто он, – не лучший способ усыпить бдительность кемалистов, не подозревающих, что мы превосходно обо всём осведомлены? И потом, так как он должен взорвать собор, мы будем его держать на виду до той минуты, когда это будет наша минута взрыва. Так что их план защиты провалится, уверяю тебя. Не далее как вечером ты убедишься, что они не воспрепятствуют даже нашей высадке. Так как они нас ждут не там, где мы будем, а самое море – без надзора, так как союзники закрывают глаза.

– Но спасибо тебе за возможность поболтать. Это мне здорово расправило утомлённые нервы. Лучше даже, чем выспаться. Наполеон ложился спать во всякое время дня. Я предпочитаю вести беседу.

– До свиданья. Спасибо, во всяком случае, за желание предупредить. Плыви домой и жди событий. Ты нам ещё понадобишься.