Философия

– К делу, к делу, мы уже слышали, согласны, приступайте к революции, – раздалось несколько голосов.

– Я повторяюсь, – продолжал Яблочков, перегибаясь через стол, – но это нелишне, так как сегодняшний инцидент – лучший показатель, как быстро забываются простейшие истины. Вы знаете, какое непростительное невнимание проявили высочайшие особы и что из этого вышло в 1905 году…

– Яблочков, я бы вас просил не касаться некоторых особ, – перебил первоприсутствующий.

– Мы должны знать всю правду, правду, всю правду, это основное условие нашего успеха. Рассмотрение ошибок, допущенных государем, не менее важно, чем всё остальное. Мы знаем, что делалось перед японской войной. По совету приближённых обратились за помощью к отцу Кронштадтскому[197]. Это ли был путь, спрашиваю я вас? С одной стороны, Филипп, с другой – Пантос[198] и, наконец, Кронштадтский. Ясно, что при таких условиях японская война должна была быть проиграна.

– Знаем, правильно.

– Всё остальное было отсутствием нужных заклинаний и формул. Вместо них прибегали к Распутину. Мы все одинаково уважаем покойного старца, но разве это средство выиграть войну и предотвратить революцию? Были ли опрошены звёзды? Были ли найдены формулы? Пытались бороться [с] цензурой и формулами. А Керенский, разве не будь на выпущенных им деньгах свастики[199], большевики опрокинули бы его? О невежественные люди! Но все эти прегрешения – ничего в сравнении с ошибками, допущенными в нашей армии. Здесь мы можем говорить открыто, не опасаясь.

– Правильно, правильно, надо говорить правду.

– Не оказался ли Деникин таким же невеждой в философии, как и генерал Врангель? Какие у них были шансы победить большевиков? Никаких. Случилось то, что должно было случиться.

– Но ещё не всё потеряно.

– Нет, не потеряно.

– Вместо того чтобы мечтать о десанте в Крыму или Одессе и повторения прежних ошибок, займёмся философией.

– Браво, правильно.

– Установим точные формулы, применение каковых низвергнет большевиков, а сперва установим наше владычество здесь. Константинополь – наш город, Царьград, завещанный нам от века. Мы пришли сюда, чтобы наконец принять это наше наследие.

– Правильно, к делу.

– Но если мы будем идти путями житейскими[200], мы ничего не добьёмся. Пути небесные дадут нам всё, чего мы ни пожелаем.

– К делу, к делу, – раздались голоса. Но Яблочков ещё не кончил декламировать.

– После того как наше владычество тут будет утверждено, в день, когда Константинополь станет Царьградом материально, а не только духовно, каков он [был] всегда, власть большевиков кончится, и мы вернёмся в Москву под звон кремлёвских колоколов.

Стоило произнести Яблочкову эту столь ходячую в те времена фразу – «под звон кремлёвских колоколов», как невероятный восторг овладел присутствующими. Все поскакали с мест, стоявшие в очереди кинулись в обжорку, началась давка, послышался звон разбиваемых тарелок, и из сотни глоток на все лады вырвался один и тот же давно знакомый крик – «В Москву, в Москву!»

Когда волнение улеглось, Мартьяныч поднялся с лицом весьма недовольным:

– Присутствующий Яблочков, вы заслуживаете несомненного порицания, вместо того что философствовать, вы повторяете зады и пользуетесь дешёвыми эффектами, вместо того чтобы подвинуть обсуждение вперёд. Торопись, люди торопятся работать.

– Я не заслужил вашей суровости, первоприсутствующий, но вернёмся к вопросу. Корнилов, расширяя понятие революции, принадлежит к числу тех людей, которые применяют слово «революция» всюду – где надо и не надо: революция в положении женщины, революция в деле приготовления духов и одеколона и тому подобное. Нет, нам такая революция не нужна.

– Вы забываете, что нам никакая революция не нужна, – поправил Мартьяныч.

– Когда мы говорим о революции, мы подразумеваем государственный переворот прежде всего, я думаю, что события пятого и семнадцатого года есть прежде всего государственный переворот.

– Правильно.

– Однако могут быть разные государственные перевороты, например, перевороты дворцовые, военные и тому подобное, которые не всегда можно называть революцией.

– Позвольте, – заговорил Корнилов, – вы чересчур снижаете понятие революции. Согласно принятой нами формуле, если дворцовые силы злые торжествуют над добрыми и производят переворот, то это и будет революция.

– Во дворцах злые силы не обитают, – поправил Мартьяныч.

– Ну, военный переворот.

– В войсках, разумеется, также.

– Ах, нет, – запротестовал Корнилов, – войска могут быть нерегулярными, во дворцах могут жить самозванцы.

– Совершенно верно, но это «нерегулярные», «самозванцы» – это уже само по себе пахнет бунтом.