Философия

– Отправляйся сейчас же на тот берег, улицы теперь оживлены, сможешь пройти незаметно. Здесь оставаться ни в каком случае нельзя, завтра русскому нельзя будет показаться в Стамбуле безнаказанно, в Пера другое дело. Он силён, Мумтаз-бей.

Ильязд не выдержал:

– Да ведь этот русский был вовсе не русским, а он сам, переодетый и с приклеенной бородой.

– Да я это отлично знаю, – процедил Хаджи-Баба, – и не я один. Но Мумтаз не брезгует такими приёмами, чтобы разжечь ненависть к русским. И, как видишь, преуспевает здорово.

Весть о событиях в Айя Софии ещё не успела разнестись по городу, и ночное веселие, беззаботное, было в полном разгаре. Опять дребезжали заводные пианино, продавцы лакомств и питей кричали, и в кофейнях блаженствовала намолившаяся за день публика. На мосту продавали и хлеб, и булки с сосисками, и бублики с маком. В Чёрной деревне кондитерская к своему дневному триумфу прибавила ночной, но ночь мешала видеть её заразительность и злодеяния.

Неподалёку от башни, на подъёме, Ильязд обернулся, услышав за собой шаги Синейшины. Действительно, это был Синейшина, снова в турецкой, уже не монашеской одежде.

– Вы не будете отрицать, что я вас вывел из неприятного положения.

– Которое вы сами создали.

– Я весьма сожалею, что вам пришло в голову посетить мечеть в вечер, когда я должен был начать поход против русских. Я не мог, впрочем, отложить своего выступления и только подумал о вас.

– Спасибо. Я всё-таки думаю, что русская форма и отступление были приготовлены вами загодя и ваше появление в качестве русского было сделано не ради моего спасения.

– Пусть будет по-вашему.

– Послушайте, Мумтаз-бей, вашу ненависть к русским я понимаю и разделяю, быть может, вы это знаете. Но ваше ожесточение против беженцев, с ним я не совсем согласен.

– Молодой человек, вы не станете отрицать, что через полгода после нашей первой беседы и схватки оказался прав я, а не вы.

– В чём?

Синейшина засмеялся.

– Не прикидывайтесь. Вам это не идёт. Вы более чем знаете, что русские действительно подготавливают нападение на Айя Софию и захват Стамбула.

Ильязд остановился, подошёл вплотную к великану и сказал:

– Мне нужно вас видеть, чтобы с вами говорить. Зайдёмте в Малое Поле, если моё общество вас не пугает. Сидя за столиком, я вам лучше отвечу на ваш вопрос.

Синейшина отвечал кивком головы, и они вошли в сад, ещё не закрытый. Многочисленные перотские обыватели потели за столиками и благоухали ногами, хотя было ещё далеко до жарких дней.

– Я знаю или более чем знаю, что русские оборванцы готовят захват Айя Софии. Но так же как и вы, я знаю, что это комедия. Тогда как ваша игра поведёт к погромам и убийствам.

Ильязд выпел фразу и, откинувшись на спинку стула, жадно вдыхал купленный им у входа букет роз.

– Комедия, – возмутился Синейшина с искренним негодованием в голосе, – почему это вы выдумали, что это комедия? Потому что я принимаю меры, чтобы это мероприятие не удалось, и потому, что оно не удастся. Скупать оружие – это комедия? Устраивать склады – это комедия? Знаете ли вы, с каким упорством это оружие собирается, на какие жертвы беженцы не идут, чтобы приобрести его? И вы называете это комедией. Как бы не так. Если бы мы стали усыплять себя заявлениями, что всё это комедия или пустяки, дождались бы захвата Стамбула и такой резни, на которую одни вы, русские, способны. Нет, лучше несколько убитых при погромах и нападениях, о которых вы говорите, чем эта неизбежная и жестокая до последней степени бойня.

Он опорожнил стакан и в бешенстве бросил его через изгородь вниз, на кладбище.

– Не горячитесь, Мумтаз-бей, вы себя выдаёте. Вы фанфарон, но я убеждён, не сомневайтесь в моём беспристрастии. Поэтому слушайте меня внимательно, я более чем рад нашей встрече, которая мне развязывает язык и руки. Я сожалею даже, что не смог вас видеть раньше, тогда, я убеждён, вы бы воздержались от сегодняшнего выступления. Да-да, не перебивайте. Так вот. Русские действительно кое-что затевают. Но я утверждаю, что ни один из этих оборванцев и бывших людей не сошёл на землю после плаванья из Крыма с целью что-нибудь затеять; что если они что-либо и затевают, то хотя и с обильной болтовнёй, но без всякого одушевления и особой охоты, и, наконец, их подбивают на эту затею со стороны, я бы сказал, гонят в шею, чтобы как-нибудь оживить дохлую и раздохлую мечту о Софии – православном храме и заставить их что-нибудь делать ради оной мечты.

Синейшина обрушился кулаком на столик, но ничего не сказал.

– Вся эта история – предприятие некоего Суварова, американского подданного, который эту идею всячески раздувает и одновременно продаёт за большие деньги русским дрянное оружие для этого дела и в то же время снабжает русских деньгами в обмен за последнее, что они успели вывезти из России, на предмет покупки этого оружия и организации выступления. Я не напрасно провёл шесть месяцев в Стамбуле. Теперь для меня это не подлежит никакому сомнению. И если бы завтра, вместо того чтобы призывать к погромам, вы покончили бы с этим дельцом, возможность русского выступления рассеялась бы как дым.