Философия футуриста. Романы и заумные драмы

– Разрешите, полковник, – заметил Ильязд, – высказать вам свое мнение, которое, может быть, заслуживает вашего внимания, так как это мнение русского. Мне весь этот балаган кажется чрезвычайно подозрительным, так как я решительно не допускаю, ввиду их материального и морального³ положения, чтобы у кого-либо из островитян хватило ума и особенно настойчивости проделать подобный номер. Напротив, я вполне допускаю нелепое нападение на Софию, но всерьез, а не такое во всяком случае. Ими руководили, и было бы любопытно, чтобы вы выведали, откуда дует ветер.

– Я совершенно с вами согласен, – продолжал Робертс. – Мы допрашивали участников, но ничего выяснить не могли. Не пытать же нам их. На это у нас также нет оснований.

– Вы пытаете.

– Разумеется. В отношении туземцев приходится быть энергичными. Простите меня, но русских после революции мы принуждены считать за туземцев.

– За низшую, словом, расу. Отлично. И вы часто применяете пытку?

– Как раз я хотел сказать об этом в связи с русскими. Несколько времени назад мы обнаружили, что были случаи исчезновения наших солдат, когда им пришлось поздно ночью возвращаться через старый мост. Мы установили слежку и немедленно арестовали шайку убийц. Устроено было дело у них так – на мосту сидел продавец бубликов и выкрикивал: “Горячие бублики, горячие!..” При приближении одинокого прохожего он кричал это особенным образом, из-под моста, который, как вам известно, частью разобран и некоторые ямы прикрыты досками, вылезали сообщники, удар в спину, голова отрезана и брошена в люк одного из быков, а тело в Рог. А так как в Роге тела никогда не выплывают, стремительно уносимые течением в море, то шайка успела сложить в люке что-то около двадцати голов.

Задержанных мы пытали. Для этого мы пользуемся новейшим американским изобретением, которое лучше палок, резины и зуботычин. На пытаемого надевается металлический чехол, напоминающий средневековые латы, с отверстием для лица. По латам пропускается ток, и пытаемый начинает поджариваться. Разумеется, это жестоко, но если допрашиваемый обнаруживает добрую волю, то выходит без всяких повреждений, только в случае упорства ожоги бывают серьезными, хотя дело ни разу не кончилось смертью.

И так мы пытали нашего бубличника и узнали немало любопытного, не относящегося к шайке. Между прочим, что в Константинополь привозится немало оружия, по-видимому, советского происхождения и по всем данным для русских беженцев. Вы не откажетесь признать, что в снабжении белых оружием красных есть своя прелесть; в течение войны мы снабжали, впрочем, наших противников медью и кормили их, эти факты отрицать не приходится, деньги повсюду деньги… Я думаю, впрочем, что советское правительство не знает, что его оружие идет беженцам, так как продает его кемалистам⁴. И сколь кемалисты ни нуждаются в оружии, чтобы устоять против греков, они, тем не менее, это оружие продают (тоже не лишенное прелести явление) и поставляют в Константинополь. Мы не нашли еще, что делают русские с этим оружием, но вся эта картонная история была, по-видимому, попыткой обмануть нас, что, мол, у них нет никакого оружия…

– Простите, полковник, – снова заметил Ильязд, – но я откровенно думаю, что вы ошибаетесь. Устроители шествия были достаточно умны, чтобы позволить себе такой грубый прием. Очень уж нарочито все было. Я думаю, что они хотели избегнуть наказания, как вы это заметили сами. Впрочем, если они не могли надеяться обмануть вас, они могли обмануть турок.

– Я же полагаю, что вы все осложняете и смешиваете разные вещи, – заявил толстый француз, достаточно нахлебавшийся алкоголя. – Все проще, чем вы думаете. Группа молодежи решила свалять дурака (все участники нашествия молодые люди), вот и все, а если Белая армия продолжает вооружаться, то тем лучше, достанется большевикам, которые с их продажей останутся в дураках. К черту всю эту историю, поговорим о другом, – и он пошел рассказывать о русских публичных домах.

Ильязд удивился, что никому не пришло в голову, что турки, сами турки, быть может, более замешаны в дело, чем кто-либо другой. Во-первых, почему это туземная стража оказалась снятой в часы нашествия, а в полицейском управлении были наготове достаточные силы, чтобы явиться на место происшествия ровно через пять минут после шествия. И потом Синейшина. Никто не заинтересовался этой личностью, хотя Ильязд всем подробно рассказывал о причинах путешествия в Софию. Что Синейшина неспроста выбрал время за полчаса до нашествия, какие могли быть сомнения? И потом его внезапное исчезновение. Ильязд, впрочем, никому не сказал, что он знает о Синейшине, ограничившись восторгом по поводу его остроумного анализа планов Айя Софии, но он сам был убежден, что Синейшина был зачинщиком этой истории, спровоцировал русских и потом исчез при их появлении. Но почему спровоцировал на валяние дурака, а не на нашествие, дающее основания для вмешательства полиции и суда?