– К черту ваша помощь, как вы ее понимаете. Оставьте людей делать их дело и не мешайте им, не оскорбляйте их вашей выспренностью.
– Послушайте, Яблочков, – начал Ильязд как можно мягче и садясь на ступень рядом с ним. – Если вы действительно философ, не обращайте внимания на недостатки моего характера, я сам страдаю от них больше кого бы то ни было. Поговорим с минуту по существу.
– Мне не о чем больше с вами разговаривать, вы слишком оскорбили меня.
– Отложим этот личный вопрос. Поговорим о деле.
– Не хочу.
– Не будьте ослом. Выслушайте с минуту.
– Не больше.
– Так вот. Вы затеваете военный захват Софии и затем города. Что вы располагаете силами достаточными – возможно. Тысяча дисциплинированных и вооруженных людей может захватить Стамбул и окрестности. Сумеете ли вы тут продержаться, если союзники решатся на десант, чтобы вас выбить, я не знаю. Местное население, во всяком случае, слишком забито, чтобы играть в этом деле роль. Но имейте в виду, что судьбу дела решит оружие и таланты руководителей, а не одна философия. Впрочем, это мое личное мнение. Но есть второе, более серьезное, и не мнение, а факт. В вашей среде находятся люди, которые, делая вид, что вам помогают, на деле готовят гибель всего дела. Во-первых, остерегайтесь Суварова. Он вас снабжает оружием, допустим, но это не значит, что он должен быть в курсе ваших намерений.
– Он продает нам оружие, чем его роль и ограничивается.
– Мне показалось иначе в прошлую ночь. Во-вторых, и это много важнее, в вашей среде завелся провокатор.
Но в этот момент послышались шаги и перед собеседниками вырос Синейшина, в сапогах, защитных брюках и белой рубахе с погонами. Светлая борода покрывала ему грудь.
– Вы здесь, вас уже давно ищут, не знаю, куда вы запропастились, – обратился он к Яблочкову, даже не посмотрев в сторону Ильязда. – Поторопитесь.
Схватив Яблочкова за плечо, он приподнял его и увлек за собой вниз по лестнице, бессловесную жертву.
13
Праздник весны1
позволяет хотя бы на недолго забыть о Луне с ее календарем2, о ночах, Луне отведенных, и вспомнить о Солнце. Оказывается, Солнце что-нибудь да значит. Можно гулять в его славу, так как у него есть свои права.Падая на один и тот же солнечный день, праздник весны уничтожает главную преграду между мусульманином и христианином. Мало того, турок следует за греком и армянином и готов, им подобно, чествовать Святого Илью. У мусульман свои праздники, у христиан каждой секты – свои, но праздник весны общий всему населению, всему простонародью, истинно народный праздник Оттоманской империи.
Теперь нет никакой империи, город занят нахальными союзниками, во дворце сидит в заточении карикатура <на> падишаха. Население Стамбула и пригородов бедствует и голодает, дороговизна растет, никакого подвозу, то, что произрастает окрест, пожирается иноземными войсками и прочими пришельцами, голодный, дурной год.
Но весенний праздник остался самим собой. Были вытащены одни и те же столы и стулья, размещены одни и те же рулетки, за которыми одни и те же крупье выкрикивали номера, одни и те же кофейщики, заломив фески, разносили питье и рахат-лукум, и даже сорт табаку для кальянов остался таким же скверным, как прежде. Что может быть миловиднее, обыкновеннее и дороже такой ярмарки, одной и той же с незначительными отличиями на всех черноморских берегах. Одни и те же заводные пианино играют изношенными лентами изношенные и восхитительные вальсы, одни и те же цыганки вытаскивают из-под полы замусоленные колоды, опустошаются мешки одного и того же конфетти одних и тех же бледных розового и зеленого цвета, изредка голубого, и слепой музыкант ходит между столами, играя на скрипке, но держа ее, словно виолончель. Его скрип также исчезает в говоре и дребезжании пианино, как и редкие попытки редкой свирели. Играют в шестьдесят шесть, но с большим ожесточением, чем ежедневно, тянут кальян, но с большим усердием, больше едят и больше пьют ежедневных блюд и лакомств, так как лакомятся здесь целый год и < живут > только этим желанием быть чистым и сытым. А так как в этом году праздник пришелся за несколько дней до начала Рамазана3
, то обновление туалета коснулось всех и никогда толпа не выглядела такой чистой и приодетой.