Философия и культура

По данным, полученным уже более трех десятилетий назад А.Р. Лурией, коэффициент генетической обусловленности высших психических функций, будучи достаточно высоким у младенцев, уже у школьников стремится к нулю. «Если проследить, — пишет А. Р. Лурия, — степень генотипической обусловленности, казалось бы, одного и того же процесса, например простой зрительной памяти, то у ребенка младшего возраста, у которого память действительно элементарна, ее изменчивость высоко обусловлена генотипом, а у школьника, у которого та же память опирается на социально сформированные средства, степень ее генотипической обусловленности резко падает, и генотипическая обусловленность ее изменчивости приближается к нулю…»[1] То же самое показало сравнительное исследование психического развития однояйцевых и разнояйцевых близнецов, проведенное А.Н. Леонтьевым[2].

Так что именно близнецы, на которых так охотно ссылаются сторонники гипотезы о прямой генетической обусловленности высших психических функций, свидетельствуют о неправомерности попыток установить непосредственную связь исходного биологического материала с особенностями психофизиологии, возникающими на его основе в ходе жизнедеятельности, всецело определяемой условиями культурно-исторической среды.

Совершенно очевидно, что максимально сходный биологический материал может послужить основой для возникновения максимально несходных психических образований так же легко, как и, наоборот, очень далекие друг от друга по генотипу индивидуумы могут стать очень близкими по типу психики, по характеру и уровню развития психических способностей. Эта истина опирается на гораздо более широкую и представительную базу фактов, нежели те косвенные выводы, которые делаются на основе статистически обработанных замеров «КИ» (коэффициента интеллектуальности) близнецов, выросших в разных семьях. Результаты подобных замеров можно было бы посчитать доказательными лишь при том условии, если бы один из близнецов сразу же после рождения был отослан на воспитание, скажем, в эскимосскую ярангу, а другой оставлен в условиях европейской семьи…

Если всё это учитывать, то придется признать, что гораздо больше оснований в пользу того вывода, согласно которому врожденные особенности представляют собой нечто более или менее нейтральное и индифферентное по отношению к социальным (по происхождению и по сути) психофизиологическим особенностям мозга человека. Разумеется, до тех пор, пока эти биологические особенности не выходят за пределы медицинской нормы.

Иначе говоря, когда речь идет о высших психических функциях и обеспечивающих их подвижных физиологических органах, а не о рисунке пальцевых линий или о цвете волос, именно биологию следует рассматривать как нечто существенно недифференцированное, а социально организованную жизнедеятельность в конкретно-исторических формах ее культурной эволюции — как действительную причину возникновения психических различий.

Такое понимание, как нам кажется, гораздо лучше согласуется и с фактами, и с логикой, и с интересами научного обоснования великой демократической идеи равенства всех людей, нежели позиция, к которой в данном пункте склоняется, по-видимому, Э. Майр, когда он связывает факт наличия социально значимых различий между индивидуумами исключительно с врожденной неидентичностью, а социальному аспекту человеческого развития отводит всего-навсего роль морально-юридического «гаранта», лучше или хуже обеспечивающего (а чаще, как констатирует сам Э. Майр, не обеспечивающего) сохранение и поощрение биологически предопределенных различий.

В этом пункте позиция Э. Майра представляется очень неубедительной. Плохо бы обстояло дело с демократическим принципом равенства, если бы он опирался исключительно на моральные основания (на «моральные качества, которыми многие индивидуумы, видимо, не обладают») и не имел бы под собой более прочного, объективного, ни от каких моральных установок не зависящего биологического фундамента…

Объективное основание принципа равенства как социального и этического принципа приходится всё же видеть в том, что все индивидуумы, принадлежащие к виду homo sapiens, наделены природой органами, заранее не предопределенными к тому или иному конкретному способу деятельности и именно поэтому способными к усвоению любого из них. Этой видовой особенностью обладает каждый человек, и в этом отношении все индивидуумы, «вопреки явной неидентичности» во всех других отношениях, идентичны, одинаковы, равны.