Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью

– «Теория субъекта» пыталась осуществить довольно сложную операцию по превращению устной речи в письменную в условиях, на которые так или иначе значительное влияние оказал Лакан. Это было семинарское (в смысле Лакана) упражнение с порядком идей и конструкций, совершенно отличных от порядка психоанализа. Отсюда, и в самом деле, совершенно особая стилистическая аура этого произведения. У меня есть ощущение, что «Теория субъекта», «Бытие и событие»[12] и «Логики миров»[13] представляют три разных стилистики. «Бытие и событие» – это действительно строгое произведение, совершенно систематическая, постепенно развертывающаяся конструкция. «Логики миров» имеют барочное, разбросанное строение, они захвачены примерами, единичность которых вполне осознается. Четвертая книга, если мне удастся ее создать, будет чем-то другим. Я представляю себе длинную, непрерывную прозу, непрерывность, которая уже не будет совпадать с систематикой и архитектоникой «Бытия и события»: скорее, непрерывность, которая располагается в горизонте имманентности истин. (Название у него будет, кстати говоря, «Имманентность истин».)

– И последний вопрос: каково точное значение стиля в философии? Почему философ принимает тот или иной стиль? Вы сами только что сказали, что используете разные стили в Ваших больших произведениях.

– Я считаю, что посредством стиля пытаются решить определенную проблему. Поскольку стараются сосредоточиться на самом универсальном, но при этом на карту ставится твоя собственная единичность. В этом случае высказывается не коллективная или анонимная универсальность. Это совершенно отличается от научной культуры, которая нормируется коллективно. Там мы обращаемся к коллегам, и они будут определять, ошибаемся мы или нет. Никакой стиль не имеет значения! У вас нет никакого шанса убедить Вашим стилем в том, что Вы правы! Но в философии есть двусмысленность, которая связана с нечистотой философии. Мы недавно говорили о нечистоте кино. Да, я как-то утверждал, что есть отношение между философией и кино, и это как раз нечистота. Кино предлагает наброски произведений искусства или настоящие произведения, соединяющие крайне разнородные составляющие. Философия, со своей стороны, примерно так же использует все что угодно – цитаты из поэм, математические доказательства, мифы на манер Платона. Она работает как кино. Философия – это кино мышления!

Отвечу теперь непосредственно на Ваш вопрос: стиль – это то, что пытается соединить абсолютно универсальное, по своему принципу, направление с тем фактом, что немногие предприятия неповторимы столь же радикальном смысле. Ведь нам известна лишь система того-то или того-то, но мы ничего не знаем об универсальной философии. То есть история универсальности осуществляется через абсолютное собрание единичностей. Это и выражается в письме. Можно сколько угодно приближаться к универсальности в таких формальных протоколах, как «Принципы» Декарта, «Этика» Спинозы или даже некоторые отрывки из «Бытия и события», которые ограничиваются строгой доказательностью, никогда нельзя потерять из виду то, что они подписаны. Философия – это, с одной стороны, кино мышления, а с другой – это универсальное с подписью. Вот какие два определения я предлагаю! Стиль, естественно, – это подпись. Это – принадлежит Алену Бадью. В идеале, конечно, это должно было бы произноситься анонимно, но на деле свидетельствует о том, что это – его, Алена Бадью.

Науки

– Тема техники и ее отношения к науке могла бы послужить нам отправной точкой. Прежде всего, разделяете ли Вы довольно предложенную Хайдеггером мрачную концепцию технического прогресса, понимаемого как «забвение бытия» и затемнение человеческого положения? Это затемнение представляется тем более неизбежным, что Хайдеггер делает из технического развития «историйный» факт, то есть неизбывную составляющую самой судьбы человека.

– Я не думаю, что можно связать с некоей онтологической, историйной фигурой технический прогресс как таковой. В конце концов, технический прогресс – это то, что обеспечивает человечеству возможность его расширения как вида. Так что, если говорить об этом затемнении, причиной его является не техника как таковая, то есть совокупность практических последствий науки, а ее подчинение товару. Сама по себе наука не сводится к технике, у нее есть своя автономия истины, но существует целая сеть практического применения науки, которым она не руководит, хотя и создает его возможность. То есть нужно разбираться не с техникой, а с порабощением науки системе ее возможных практических последствий, с ее подчиненностью капиталистическому способу производства.