Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью

Истина, с человеческой, антропологической точки зрения, слагается из индивидуальных подключений к более широким множествам. То есть я хотел бы выяснить, как представляются и располагаются мир и индивида мира, когда их изучаешь изнутри самого процесса истин. Этот вопрос, в определенном смысле, переворачивает перспективу двух первых томов. Тогда спрашивалось, чем истины являются с точки зрения бытия и мира, а теперь – что можно сказать о бытии и мире с точки зрения истин.

Наброски этого подхода можно, конечно, найти в двух предшествующих работах. В частности, в «Бытии и событии» есть достаточно сложная теория возвращения истин к миру в фигуре знания. Тезис в следующем: знанием, новым знанием, созданием знания мы будем называть тот иной свет, которым истина освещает онтологическую ситуацию. Это как у Платона: мы приходим к Идее, выходя из пещеры, но необходимо вернуться в пещеру, чтобы осветить ее Идеей.

– И быть готовым на определенный риск!

– На самом деле, именно в момент возвращения в пещеру риск наиболее велик – в момент, когда вы высказываетесь о мире, как он есть, о господствующих идеологиях, основываясь на том, что считаете истинами. Этот вопрос возвращения я рассматривал уже в «Бытии и событии», где он фигурировал под именем теории форсинга: трансформация знания форсируется на основе истины. Это достаточно сложная теория, как и, по правде говоря, теория возврата в пещеру у Платона. Платон, в конечном счете, не слишком многое сказал об этом возвращении, если не считать того, что он крайне рискован, крайне сложен и ничем не гарантирован.

– К нему необходимо быть принужденным, иначе останешься в спокойной области созерцания истин.

– Да, и именно поэтому здесь так подходит термин «форсинг». Это не естественная, не самопроизвольная процедура. Что касается «Логики миров» в книге не рассматривается теория форсинга, но есть теория внутренних отношений между единичностью мира и универсальностью истины, складывающихся благодаря феномену конкретных, являющихся, эмпирических условий конструкции корпуса истин.

Я утверждаю, что истина – это тело. В этом качестве она сделана из того, что есть, то есть из индивидуальных тел, и именно это называется включением (incorporation). Это включение проясняет нам то, как истина действует в определенном мире, а также ее отношение с материалами этого мира, то есть телами и знанием. Вам известно, что в «Логике миров» я начинаю со следующей формулы: «В мире есть только тела и языки, если не считать того, что есть истины». Затем я перехожу к первому анализу этого «если не считать того, что»: истины – это тоже тела и язык, субъективируемые тела. Чтобы прояснить отношение истин к телам и языкам, я использую понятие, эквивалентное «форсингу» в «Бытии и времени», а именно понятие совместимости. Тело истин, на самом деле, состоит из совместимых элементов – в смысле одновременно техническом и элементарном: ими можно править за счет одного и того же элемента.

Истина, по сути, – это всегда объединенная множественность, управляемая или организованная чем-то, что делает совместимым то, что не обязательно было таковым. Возьмем крайне простой пример: значительная часть концепции революционной партии сводилась к созданию теории, согласно которой интеллектуалы и рабочие могли бы быть совместимы, а политика делала бы совместимыми классовые различия, в обычном случае не являющиеся таковыми. Теория Грамши об органическом интеллектуале, как и другие теории такого рода относятся к этому типу. Они не просто говорят о классовых различиях как конфликте, но создают также и совместимости между классами, которые не существовали, откуда, к примеру, вытекает теория союзов классов. В эстетике мы сталкиваемся с ситуацией того же рода. Произведение искусства, рассматриваемое в качестве субъекта, создает совместимости между вещами, которые рассматривались в качестве несовместимых, абсолютно раздельных. Живопись создает такую совместимость между цветами, которые, как может показаться, не созданы для того, чтобы сойтись вместе, а также между формами, которые раньше были разрозненными. Она объединяет формы и цвета в совместимостях высшего типа.

Короче говоря, понятие форсинга на онтологическом уровне и понятие совместимости на уровне феноменологическом уже относятся к отношению между истиной и ситуацией, в которой действует истина. В третьем томе, если у меня действительно хватит смелости его написать, все это будет систематизировано. В нем будут представлены разные типы истины, чтобы спросить: что происходит, когда весь мир рассматривается с точки зрения истины? Что происходит онтологически, когда мы принимаем точку зрения родовых множественностей на обычные, произвольные множественности, из которых на онтологическом уровне сложена ситуация?