Философия имени

С диалектикой сущности и явления связана и особая установка лосевской концепции на символизм, служащий путеводной нитью для формирования логической конструкции имени. Явление (явившееся), если на него смотреть с точки зрения сущности, есть вместе с тем и выраженное, выражение, символ, язык в его самом широком толковании. Лосев называет языком всякую осмысленную выраженность – не только артикулированные звуки, но и жесты, мимику, все внешнее, что так или иначе может быть «знаком внутреннего» (с. 138):

«Язык есть предметное обстояние бытия, и обстояние смысловое, точнее – выразительное, и еще точнее – символическое. Всякая энергия сущности есть, стало быть, язык, на котором говорит сущность с окружающей ее средой» (с. 98).

Если принцип диалектической взаимосвязанности категорий сущности и явления задает теоретическое пространство лосевской концепции имени, то принцип тождества бытия и мышления акцентирует в этом пространстве наиболее напряженные и определяющие общий характер диалектического движения моменты. Принимая тезис о тождестве бытия и мышления, Лосев трактует вещь как сознание, разум и понятие, а понятие и сознание – как вещь. Главной теоретико-методологической проблемой при этом становится рассмотрение того, как в слове достигается «адеквация» предмету и как может осуществляться переход «res» в «inteilectus» (с. 64). Принцип тождества бытия и мышления пронизывает собой все диалектические построения А.Ф. Лосева.

«Я не понимаю, – писал он, – как можно говорить и мыслить о бытии помимо слова, имени и помимо мысли. То, что необходимо конструируется в мысли-слове как неизбежный результат его саморазвития, то и есть само бытие» (с. 217).

С ориентацией на рассмотрение бытия и мышления в плане их тождества тесно связана и общая установка миропонимания Лосева на онтологизм (осмысление самих объективных основ бытия, а не их субъективно-человеческого преломления) и иерархизм (ведь тождество не абсолютно «абсолютно» с диалектической точки зрения и предполагает разные степени и ступени тождественности).

А.Ф. Лосев не принимал тенденции новоевропейской культуры к деперсонализации мира и считал ошибочным такое рассмотрение мира, при котором объекты лишаются их личностности и самостоятельной жизни, а личностное бытие сводится к чисто субъективному бытию. Идея личностного характера бытия и неприятие деперсоналистского восприятия мира нашли свое выражение и в трактовке имени (слова). Самым важным в имени, по Лосеву, является то, что оно представляет собой энергию сущности вещи и несет в себе все ее «интеллигентные», мифологические и личностные функции. Все же другие признаки имени, например момент его материальной воплощенности, он считал для имени менее значимым по сравнению с его энергетическими характеристиками. Это видно из следующего определения:

«Именем мы и называем энергию сущности вещи, действующую и выражающуюся в какой-нибудь материи, хотя и не нуждающуюся в этой материи при своем самовыражении» (с. 185).

Приступая к анализу слова, того «смутного и неясного предмета», каким оно первоначально предстает перед исследователем, А.Ф. Лосев отказывается от традиционного для эмпирических наук пути движения от субъекта (человека) к объекту (миру). Он отвергает этот путь на том основании, что понятие субъекта представляется гораздо менее ясным, чем понятие сущности, и использует при развертывании своей концепции имени (слова) два пути, частично нашедшие свое отражение в композиции книги. Первый – от явления к сущности, от «нормально-человеческого» слова к предметной сущности и ее адекватному узрению в слове (имени) (глава I). Второй – встречное движение от сущности к ее проявлениям (ономатическая диалектика инобытия) (глава II), обосновывающее главные результаты, получаемые первым путем. Исследовательское движение в «Философии имени» идет, таким образом, как бы по кругу – от «нормально-человеческого» слова, с характеристики которого в работе начался эмпирически описательный, «слепой» анализ, к этому же человеческому слову после завершения диалектического анализа, когда были критически проработаны все понятия, касающиеся слова, о которых в первоначальном анализе говорилось лишь описательно.