Слово действительно, оно – фактор самой действительности, «могучий деятель мысли и жизни» (с. 32). Могущество и власть слова невозможно отрицать. Слово всесильно, оно поднимает умы и сердца, движет народными массами и представляет собой единственную силу там, где, казалось бы, уже пропали всякие надежды на новую жизнь.
1) при описании необходимых ликов (схемы, топоса, эйдоса, символа) наименованной сущности (с. 114) и
2) при описании характеристик инобытия – «иерархии интеллигентных самоутвержденностей» – раздражения, ощущения, восприятия, представления, мышления и гипер-ноэтического мышления (с. 106).
А.Ф. Лосев отмечает при этом следующие закономерности:
«Чем больше погружается сущность, или смысл, в „иное“, тем более и более теряет он свои смысловые свойства… само имя все меньше и меньше именуется. Ощущение – менее бытие и имя, чем мышление; раздражение – менее смысл, чем ощущение. Животное в меньшей мере есть, чем человек; растение в меньшей мере смысл, чем животное… Ум и умное – высшая степень сущности, смысла, имени – в „ином“. Ощущение – менее сущность, чем мышление. Раздражение – еще менее сущность, чем ощущение. Но и раздражение есть как-то смысл, и ощущение есть как-то сущность и имя, и мышление есть как-то эйдос первоначальной сущности и ее имени» (с. 155 – 156).
Мир, согласно развиваемому взгляду, есть совокупность разных степеней жизненности или «затверделости» слова, а все бытие – то более мертвые, то более живые слова. Низшая степень словесности представлена неживой вещью, высшая – сверхумным именем. Низшая степень словесности – физическая вещь – это слово в зародыше, далекое от своего внутреннего осмысления и оформления. Весь физический мир, хотя и мыслится как механическое объединение внутренне распавшихся элементов бытия, есть также слово и слова. Ведь он тоже нечто значит и есть, следовательно, тоже нечто понимаемое. Это «затвердевшее, окаменевшее слово и имя, остывшее и обездушенное», которое хранит в себе, однако, природу (хотя и распавшуюся) истинного слова и только ею и держится; «без такого слова нет у нас и никакого другого слова» (с. 66).
«И человеческое слово не есть только умное слово. Оно пересыпано блестками ноэзиса и размыто чувственным меоном. Оно – или в малой, или в средней, или в высокой степени мышление, но никак не мышление просто, и никак не умное выражение просто» (с. 169).
Всякое нормальное человеческое слово, будучи разумной идеей, обрастает особыми качествами, заимствованными из разных диалектических стадий имени, как, например, звуковым телом, значением hic et nunc и с различными психологическими вариациями. Поскольку нормальное человеческое слово содержит в себе все моменты слова как такового, хотя и с определенными модификациями, то его адекватное описание невозможно без раскрытия всего спектра бытия слова (имени) как такового.