Философия красоты

– Мои… духи. – Адетт нервничает, Адетт позволяет прикоснуться к руке: ее пальцы холодны и оттого дрожат, раньше руки пахли ромашкой, теперь… Вряд ли теперь мадам Демпье использует дешевый настой из ромашки, в ее распоряжении лучшие аптекари, и лучшие крема, и кожа ее, должно быть, источает изысканный аромат роз. А Серж все бы отдал за ромашку. Поздно, прошлого не вернуть, но можно попытаться склеить будущее.

– Никто не заподозрит. Если правильно рассчитать дозу, то Алан не умрет, но и жить не будет. Все сочтут его беспомощность проявлением болезни, а доктор Дювандаль подтвердит.

– Гильотина.

– Господи, Серж, ну почему ты постоянно думаешь о худшем? Гильотина… На гильотину отправляют убийц, а я не собираюсь убивать. Алан в любом случае мертв, он не доживет до следующего дня рождения, я лишь пытаюсь сделать так, чтобы он не утащил меня с собой. В тот раз все получилось, чего ты боишься сейчас? Чего, Серж.

Тебя Адетт, тебя, милая хозяйка медного сердца, тебя и твоей настойчивости.

Но вслух Серж произнес другое:

– Завтра, здесь же. И еще, Ада, я переезжаю к вам.

– Алан… Он не согласится…

– А ты уговори, ты ведь умеешь уговаривать.

Творец

Тишина угнетала. Тишина и скорбные взгляды окружающих, Аронову чудилось невозможное: его жалели. Его, Николаса Аронова, успешного и гениального, жалели. Да по какому праву они вынуждают его видеть эту унизительную жалость? Пусть лучше завидуют, злословят, сплетничают, но не жалеют…

А может, только кажется? Может, нет никакой жалости? Конечно, же нету… зачем его жалеть? Чего ради? Подумаешь, убили Айшу, ну и что с того? Не он же ее зарезал. Плохо, конечно, что алиби нету, и кровь на Зеркале… больше всего Аронова смущала именно кровь, откуда она взялась? Вернее, вопрос следовало сформулировать иначе: кто вымазал кровью его зеркало?

Она? Августа? Мысль бредовая, но Ник-Ник, как ни силился, не мог отделаться от нее. Августа… да она бы никогда и ни за что… она была слабой, беспомощной и умерла именно потому, что была слабой. Что может доказать слабость человека, как ни самоубийство? Если тебе не хватает смелости и сил жить дальше, значит, ты слаб.

Слаба.

И ведь его, Аронова вины в том, что случилось нету, а совесть все никак не уймется. Ну да, он был когда-то влюблен, все когда-то в кого-то были влюблены, так что теперь?

Зеркало улыбается. Ну зачем нужно было покупать его? Зачем? Первые реальные деньги, заработанные в стройотряде, Казахстан, работа по десять-двенадцать часов в день, вечное ощущение грязи, потные девицы и бесконечные разговоры про то, какое великое дело вершат студенты. К черту дело, главное деньги. И на что он их потратил? На этот ехидный, своевольный кусок стекла, который не желает признавать Аронова хозяином? И портрет не дописан. Это плохо, Аронов терпеть не мог недоделанной работы, надо будет позвонить Ксане, пусть завтра придет.

И вообще следует взять себя в руки, то, что произошло с Айшей, не имеет отношения к «л’Этуали». Она заводила странные знакомства, дразнила многих серьезных людей, была неуравновешенной и эгоистичной, к тому же эти ее беспорядочные связи… конечно, ее убил кто-то из любовников.

Ник-Ник погладил Химеру. Зеркало – всего лишь зеркало, старинная дорогая игрушка, не более того, вещь, не способная к самостоятельным действиям. Но кровь, откуда она взялась?

А ниоткуда. Аронов вообще не уверен, была ли кровь, вполне вероятно, что он принял за кровь обыкновенную краску. Сам же вымазал, сам же потом удивился. Определенно, пора завязывать с алкоголем. Да и вообще пора жизнь менять.

Купить в Италии поместье, чтобы большой светлый дом, деревянная мебель, легкая пыль и легкий воздух, лабиринты виноградника и соломенная шляпа… далекое итальянское будущее убаюкивало, успокаивало, обещало мир и долгую, беззаботную жизнь.

Да, так он и сделает, продаст зеркало, долю в фирме и уедет к чертовой матери.

Якут