Философия красоты

Дом скрипел, шелестел, пугал тенями. Дом возмущался моей наглостью, но отступать я не собиралась. Замок открылся легко, а дверь, пропуская меня на заветную территорию, только тихонько заскрипела, словно предупреждая о чем-то.

Внутри все было знакомо и обыкновенно. Белые стены, яркий свет, от которого быстро начинали болеть глаза, задернутое бархатной шторой Зеркало и мольберт в углу.

А Аронов талантлив, вот уж правду говорят, кому все, а кому и ничего. Женщина на картине сидела спиной к зрителю. Черный шелк, жмущийся к бедрам, тонкая линия позвоночника, бледные полулуны лопаток, нежная шея, высокая прическа… она была прекрасна в своей полунаготе и она не была мной. Не знаю, почему я так решила, но даже без лица, которое Аронов непременно изобразит в зеркале, стоящем перед незнакомкой, я знала, что она – это не я.

Она – Химера.

Химера – это то, чего нет.

Внезапно мне стало страшно. Белые стены слились в одну сплошную белую линию, потолок падал сверху, а Зеркало, хитрое Зеркало на картине улыбалось. Еще немного и оно покажет лицо, ее лицо и тогда…

Нужно уходить отсюда, и из мастерской, и из дома вообще. Нужно бежать, пока не поздно.

Нет, нужно взять себя в руки и успокоится. Подумаешь, портрет, ничего-то в нем страшного и нету, вот если бы на картине была изображена я с отрезанной головой, тогда стоило бы побеспокоиться, а так… Нервы пора лечить.

И стараясь не оглядываться на странный портрет, я продолжила осмотр мастерской. В самом дальнем углу обнаружилась дверь, белая, в цвет стен, и потому незаметная, а за дверью еще одна комната, небольшая, но очень интересная.

Здесь висели картины, немного, но зато какие!

Ослепительно яркая женщина-день, и соблазнительно-черная, словно вылепленная из черного шоколада, женщина-ночь, серебристая женщина-река и взрывоопасная женщина-огонь… образов много, но… она одна. Фигура, лицо, главное, лицо – почти детское с широко расставленными чуть раскосыми глазами, тонкими дугами бровей и пухлыми губами. Она смотрела на меня с каждой из картин, то удивленно, то возмущенно, то печально… она была везде. Она была явью и отражением.

Странным отражением в Зеркале Химеры, что ехидно улыбалось с каждой из картин.

– Знаешь, – раздался над ухом нежный голос. – А я ведь был уверен, что он не забыл ее.

За семь лет до…

Свадьба состоялась аккурат после Рождества, матушка была довольна и даже соизволила выразить сыну свое одобрение. Стефания радостно улыбалась, примеряя к себе новый титул.

Графиня Хованская.

Не такой Серж видел будущую графиню. У его жены должны были быть волосы цвета солнца, голубые глаза, брови вразлет и мягкие, нежные руки с тонкими пальчиками. А еще другое имя. Ада, Ада Хованская.

– О чем вы задумались, супруг мой? – Стефания густо краснеет, и лягушачье личико расплывается в несдержанной улыбке. До чего же ей радостно называть Сержа супругом.

– Ни о чем. – Серж изо всех сил старается быть вежливым. В конце концов, Стефания не виновата, что уродилась столь неприглядной, как не виновата в том, что Серж влюблен в Аду. Кому была нужна эта свадьба? Соседи и родственники перешептывались, обсуждая достоинства невесты и поведение жениха. О, каждый из приглашенных знал, что свадьба состоялась исключительно благодаря усилиям старой графини. Слухи о прекрасной любовнице Сержа Хованского разлетелись далеко, и теперь гости гадали: осмелится ли Хованский возобновить связь или же даст девице отставку?

Дамы злорадствовали, мужчины… пожалуй, что сочувствовали, но Сержу от их сочувствия было не легче. Бедная Ада не заслужила подобного отношения. Да в одном ее мизинце больше благородства, нежели во всей этой толпе. Разряженные уроды.