Этому способствовал известный спор о том, какое место должно занимать в молодой советской государственности право и как именно его понимать. Дело в том, что сразу после крушения Российской империи господствующим мировоззрением в среде победивших политических сил были в целом правовой нигилизм и так называемое революционное правосознание, которое ставилось выше права. К этому стоит добавить известный марксистский тезис о грядущем отмирании государства и права, которые, по выражению Энгельса, прогрессивное человечество вскорости отправит в музей древности, прямиком к прялке и бронзовому топору[65]
. Характерно, например, следующее высказывание А.Г. Гойхбарга: «Религия и право – идеологии угнетающих классов, постепенно сменяющие одна другую. И если нам еще в настоящее время приходится ожесточенно бороться с религиозной идеологией, то в еще гораздо большей степени нам придется бороться с правовой идеологией. Всякий сознательный пролетарий знает в настоящее время или, по крайней мере, сотни раз слышал, что религия – опиум для народа. Но редко кто, мне кажется, сознает, что право есть еще более отравляющий и дурманящий опиум для того же народа»[66].Хотя некоторые ученые и признавали снисходительно, что право может использоваться в качестве инструмента для борьбы революционера на определенном этапе. Например, Е. Пашуканис, анализируя воззрения В.И. Ленина на право, писал: «Для всякого революционера характерно стремление ниспровергать и разоблачать фетиш законности того строя, против которого ведется революционная борьба. Это понятно само собой. Без этого революционер – не революционер. Но для мелкобуржуазного революционера само отрицание легальности превращается в своего рода фетиш, поклонение которому заменяет трезвый учет сил и условий борьбы и уменье использовать и закрепить даже самые ничтожные завоевания для подготовки дальнейшего штурма. Революционность ленинской тактики никогда не вырождалась в фетишистское отрицание легальности, никогда не была революционностью фразы. Наоборот, на известных исторических этапах он настойчиво призывал к использованию «легальных возможностей», которые вынужден был предоставить непобежденный окончательно, но лишь надломленный враг. Ленин умел не только беспощадно разоблачать царскую буржуазную и тому подобную легальность, но и пользоваться ею там, где это было нужно и когда это было нужно. Он учил, как подготовлять свержение самодержавия, пользуясь избирательным законом, изданным этим же самым самодержавием, как отстаивать первые позиции, отвоеванные мировой революцией пролетариата, т. е. нашу победу в октябре 1917 г., идя на заключение договора с одним из империалистических государств (Брестский мир)»[67]
.Однако по мере укрепления Советского государства возникла необходимость в построении столь же сильного и эффективного советского права. Тезис об «отмирании» государства и права, по сути, сам был «выброшен в мусорную корзину» истории, поскольку не соответствовал стратегическим задачам советской власти. Соответственно были осуждены и концепции, которые отрицали роль права.
Показательно, например, что А.Я. Вышинский, при всей неоднозначности этой фигуры в российской правовой истории, в 1937 г., на пике борьбы с «вредителями» от юриспруденции, отмечал: «В арсенале борьбы и побед трудящихся нашей великой родины одно из почетных мест принадлежит советскому праву. …Понятно поэтому, какое громадное значение имеет овладение марксистско-ленинской теорией права для практических работников, призванных осуществлять стоящие перед советским государством задачи. Понятно также, какое значение имеет теоретическая разработка как общих, так и специальных проблем советского права. Между тем, едва ли найдется другой участок теоретического фронта, столь отсталый и засоренный всяким лжемарксистским, антинаучным гнильем и хламом, как область правовых наук»[68]
. Он утверждал: «На этом участке долгое время орудовал разоблаченный ныне двурушник Пашуканис. …Отступая под огнем критики с одной ступеньки на другую, они в различных формах проповедывали антипартийные, вредительские «теории» отмирания государства и права. Разоружить рабочий класс перед лицом его врагов, подорвать государственную мощь социализма – такова была цель этих попыток. Учащейся молодежи, растущим кадрам внушалось нигилистическое отношение к советскому праву»[69].Таков исторический фон, на котором происходило окончательное вытеснение философии права теорией государства и права. Понятно, что в таких условиях развивать первую было практически невозможно, особенно учитывая, что критиковались ученые именно за то, что «перепевали на советский лад буржуазные теории психологистов, нормативистов, всех этих Петражицких, Кнаппов, Дюги, Карнеров и пр. и т. п.»[70]
.