Философия права русского либерализма

Эта теория основывалась на философской концепции свободы – концепции, которая подчеркнуто отрицала понятие свободной воли, liberum arbitrium, акцентируя то, что свобода противоположна внешнему принуждению, а не внутренней необходимости. Человек, рассуждал Бакунин, – это продукт природы и общества, естественно-исторические законы, которым он должен подчиняться, – это, следовательно, законы его собственного существования, против которых абсурдно восставать. Свободу следует противопоставлять не детерминизму, а насилию и различным формам отчуждения – таким как религия и государство. Нет ничего унизительного в зависимости от законов природы (или от социальных законов как особой разновидности законов природы), это нельзя назвать рабством, поскольку “…рабство предполагает наличность некоторого господина над нами, законодателя, стоящего вне того, кем он управляет”[165]. Но глубоко унизительно зависеть от власти – человеческой или Божественной. Поэтому церковь и государство – это величайшие враги свободы. Каждая религия, и особенно христианство, подразумевает “принижение, порабощение и уничтожение человечества в пользу божественности”[166]. То же справедливо и по отношению к государству, которое является не чем иным, как организованным насилием. Нет никакого реального различия между абсолютистской и либеральной концепциями государства: первая утверждает, что государство – это Божественное творение, вторая считает, что оно создано свободной и сознательной волей человека, но в обоих случаях государство “стоит над обществом и стремится его полностью поглотить”[167]

При более внимательном рассмотрении оказывается, что Бакунин соглашался с принципом непроизвольного и неизбежного подчинения всем естественным законам при одновременном отрицании всех форм зависимости от сознательной воли, поскольку само понятие контроля со стороны сознательной воли (противопоставленной внутренним импульсам или усвоенным традициям коллектива) несло в себе значение внешнего принуждения, или несвободы. Поэтому он выступал против закона не только как распоряжений политической власти, но и как сознательных договоров между независимыми индивидуумами. В этом отношении он отличался от Прудона и понимал это: “Смешно, – писал он, – представление индивидуалистов школы Жан-Жака Руссо и прудоновских мутуалистов, воображающих, что общество есть результат свободного договора личностей, абсолютно друг от друга независимых и вступающих во взаимную связь и зависимость только в силу заключенных между ними условий”[168].

У Бакунина было две причины для отрицания договорной модели общества. Во-первых, она предполагает дообщественное состояние, в котором каждый индивид был изолированной, самодостаточной монадой: “Точно как будто бы эти люди с неба упали и принесли с собою на землю и слово, и волю, и мысль самородные, вполне отрешенные от всякого земного, т. е. от всякого общественного происхождения. Да если бы общество состояло из таких абсолютно друг от друга независимых личностей, то им бы не было ни нужды, ни даже малейшей возможности соединиться; не было бы самого общества, а свободные личности, за невозможностью жить и действовать на земле, должны были бы обратным путем улететь на небо”[169].

Но в данном контексте более важна другая причина. Для Бакунина идея личной свободы, свободы как независимости от общества была неотделима от признания внешних принуждений, ибо лишь они, подкрепленные одной только силой, могут обуздать своеволие личности. Подлинная свобода для него – это спонтанность, в полной мере совместимая с естественными законами коллективной жизни, но не с законами, созданными человеком. С этой точки зрения отличие законов как распоряжений суверена от законов как свободно установленных договоров между независимыми индивидами было второстепенным.

Результатом размышлений Бакунина о праве стал последовательный правовой нигилизм. Он осуждал все установленные людьми законы – “авторитарные, произвольные, политические, религиозные, уголовные и гражданские законы, которые на протяжении истории созданы были привилегированными классами”[170]. Он считал, что единственной целью законов было способствовать эксплуатации масс, ограничивая их свободу; эти законы, “под предлогом вымышленной нравственности были всегда источником самой полнейшей безнравственности”. И заключал: “Итак, невольное и неизбежное подчинение всем законам, которые, независимо от воли людей, составляют самую жизнь природы и общества; но насколько возможна полная независимость каждого по отношению всех честолюбивых претензий и всякой воли, как индивидуальной, так и коллективной, которая вознамерилась бы не воздействовать своим естественным влиянием, а навязать свой закон, свой деспотизм”[171].