Философия права русского либерализма

Чичерин, конечно, вполне сознавал, что сохранение некоторых остатков сословных привилегий дворянства может быть только временной мерой. Он видел великую миссию абсолютной монархии в преобразовании феодального общества в “общегражданский строй”, основанный на равенстве перед законом, и таким образом – в подготовке перехода к конституционному правлению[367]. Великие реформы Александра II почти полностью выполнили эту задачу, но основы самодержавия остались нетронутыми. Однако при абсолютизме единственным пристанищем свободы, единственным средством ограничения бюрократической власти были, по мнению Чичерина, особые права привилегированных классов[368]. Без них абсолютизм превратился бы в “демократический цезаризм”, в систему, сочетающую в себе худшие черты как абсолютной монархии, так и демократии[369]. В такой системе не было бы места праву и свободе, потому что все в ней было бы подчинено произвольным приказам ничем не ограниченной централизованной власти, оправдывающей себя – более или менее искренне – заботой о благосостоянии необразованных народных масс. Чтобы избежать этого, дворянство – самая независимая и лучше других организованная сила России – должно временно сохранять свою исключительность. Оно должно исчезнуть лишь с кончиной самодержавия, но никак не ранее.

Эти размышления объясняют политическую стратегию Чичерина. С самого начала для него было ясно, что российское самодержавие должно быть преобразовано в конституционную монархию, и поэтому его в основном интересовал вопрос о подходящем для этого события времени. В 60-е годы он активно поддерживал правительство реформ. После убийства Александра II он предложил умеренный шаг в направлении политической свободы – объединение избранных представителей общества (от земства и дворянства) в Государственный Совет. Чичерин, конечно, понимал, что это всего лишь временная мера, так как сам он выступал за такой консультативный орган только в качестве паллиатива, не способного удовлетворить ни одной реальной потребности и полезного только как переходный этап к более развитым формам политического участия[370]. В последующие годы реакционная политика правительства, особенно ряд “контрреформ”, означавших ограничение перемен, начатых великими реформами 60-х годов, привела его к выводу о том, что абсолютная монархия стала несовместимой с дальнейшим прогрессом. Вместе с тем успехи капиталистической модернизации России, особенно заметные в 90-е годы, укрепили его веру в зрелость российского общества и в его способность обойтись без контроля власти[371]. Поэтому накануне XX в. он решил заявить, что пришло наконец время ограничения самодержавия, его преобразования в конституционную монархию[372].

В своих американских лекциях “Россия и ее кризис” П. Н. Милюков привел соответствующие слова из книги Чичерина “Россия накануне двадцатого столетия” и назвал их “программой-минимумом современного [российского] либерализма”[373]. Однако в действительности сама партия кадетов никогда не следовала такой программе, – она была слишком умеренна для ее идей. Чичерин имел в виду конституционализм, но еще не политическую свободу, ограниченное, но все же не представительное парламентское правление. Он не сомневался, что политическая свобода – это высшая форма правовой свободы, он недвусмысленно заявлял, что чем сильнее и выше развита политическая система, тем она может и должна быть свободнее[374]. Но он не считал, что для такой страны, как Россия, непосредственный переход к полной политической свободе мог бы быть желателен. При конституционном порядке без представительного правления люди будут привыкать к защите своих гражданских свобод, а местное самоуправление будет расцветать. Правопорядок будет иметь шанс укорениться в традициях, обычае и характере народа. Вопреки очевидности, при представительном правлении этого не произошло бы: правовые соображения были бы менее важны, чем борьба за участие в политической власти, стремление к различным целям возобладало бы над ценностями правового принципа, а развитие правосознания – необходимое условие подлинной свободы – было бы затруднено и извращено.

Трудно отрицать, что России пришлось пережить в целом именно то, чего Чичерин так хотел избежать[375]. Была ли его собственная программа достаточно реалистичной, то есть существовала ли в России возможность спокойного перехода через фазу ограниченного правительства к фазе полной политической свободы – это, конечно, совсем другой вопрос.