Философия саудаде

В такие мгновения, чья непродолжительность преображает все формы или разновидности, в которых происходит опыт времени, мы являемся всем и знаем и видим все, но без вмешательства мышления, а как блестящее озарение, в котором самое глубокое удивление соединяется с самым глубоким спокойствием и нам открывается та первозданная и вневременная универсальная инстанция, тот vacuo pleno, в котором вся конфигурация, которую человеческие культура и знание приписывают всей совокупности существующих, теряет всякое право на существование и является в высшей степени иллюзорной.

Именно по этим моментам потрясения, по этой полноте, по этой первозданной универсальной, естественной и вечной инстанции мы испытываем глубокое и бесконечное саудаде, то есть неизбежные память и желание, если прерывается или уменьшается наше осознание их. Это саудаде является неизбежной памятью и желанием, существующими в союзе-расколе и отсутствии-присутствии единственного, что их может удовлетворить, уничтожая их, это саудаде по добру, которое и является таковым без концепции, контраста или оппозиции.

Дело в том, замечает философ, что хотя перед нами саудаде предстает как обращенное к людям и существам, опыту и состоянию, времени и месту, но то, что мы чувствуем по отношению к ним, – это, в конце концов, саудаде по полной реальности и истине, это саудаде по «славе, которую в них или в нас, сознательно или бессознательно, в большей или меньшей степени мы переживаем, различаем или предчувствуем», по сокровенной встрече, по приближению к тому, «чего не знаем»[134].

Фактически саудаде, основанное на прошлом и проецируемое нами в будущее, когда нам не терпится вернуться или вернуть то благо, что мы имели, – это, в сущности, саудаде по вечному настоящему, саудаде по тому, что мы пережили, пусть на миг, ту полноту, которой не было раньше и не будет потом, «которая проявилась потому, что в этих состояниях озарения мы оказываемся ближе к бесконечной сокровенности существ и вещей».

Саудаде предстает, таким образом, как первозданный союз-раскол, которое в своем иррациональном характере «подспудного без спуда» это подспудное и открывает в динамическом, непредвиденном и несуществующем времени, во всем, что в нем и благодаря ему, существует, не существуя, вырисовываясь как Жертвоприношение[135], делающее возможным, чтобы все было словно тайной, благодаря которой нечто не существует в абсолюте, порождая несуществование этого самого абсолюта.

Саудаде, таким образом, представляет собой субстантивную связь, которая соединяет самопогруженность solus и бывшую самопогруженность salus, чувство изоляции и одиночества человека, лишенного исконной общности, чувство, питающее стремление или желание его спасения или общего возвращения к здоровому состоянию исходной полноты. Это не должно, однако, привести нас к забвению того, что первоначальное саудаде как средство откровения, которым оно также является, делает очевидными способность к забвению и разлуке, которая определяет собой его полярность воспоминания воскресающего и объединяющего, в единении одного источника, полного игры и приключений, в котором все существующее переходит в сумрачную зону, сделанную из неопределенности и определенности.

Будучи поэтому первозданным союзом-расколом, саудаде есть таинственный предвечный всеобщий генезис, в котором одновременно всплывают сверхопределенное, свободное от всякой определенности, и потенции, которые в нем изначально определились. Фактически, согласно видению мыслителя, начальное состояние всех потенций – это более чем общность, сопричастность или участие в сущем, более чем общность в свободе от подспудной пустоты-полноты, которая, оставаясь чуждой какой-либо сущности или положительно-отрицательной определенности, тем не менее в движении саудосистских союза-раскола и неопределенности-определенности так же делает возможным постоянство во всем-ничем чистого, неопределенного проявления, как и автопоезис неопределенных и неограниченных модулей, как и транзит и возвращение от одной к другой из этих возможностей.

Таким образом, для Паулу Боржеша, надо было бы говорить более чем о существах, наделенных свободой мнения и стремящихся к свободе, надо было бы говорить о потенциях и свободах благодаря союзу-расколу в пустоте или полном вакууме, которые динамично определяются и проявляются под видом существ духовных с душой и телом в одновременно мгновенной и продолжительной метаморфозе своей поэтической и психосоматической феноменализации.