Философия сознания без объекта. Размышления о природе трансцендентального сознания

Руководства предупреждают, что, помимо влечения к внешним объектам, очень серьезным барьером является эгоизм. Сильное чувство эгоистической обособленности и привязанность к ней становится неодолимым барьером для такого вида сознания, которое не порабощено дискретным эго, а непрерывно, свободно и безлично. Таким образом, для успешного преображения сознания требуется достаточная степень растворения эгоистической кристаллизации. Было нетрудно признать логичность этого требования, но опять же, как и в случае внешней ориентации желаний, затруднения возникли в процессе действительного растворения эгоистического чувства. Обычным методом является внедрение в свою жизнь практического альтруизма – пока личное «я» не отойдет на задний план. Но это не единственное средство, приводящее к желаемому результату. Устремленность к трансцендентному «Я» и любовь к универсалиям также ведут к требуемому избавлению от эгоистического чувства. В этой части дисциплины я получил огромную помощь от своей прочной любви к математике и философии. Дополненная делами более осязаемыми, эта любовь в конце концов обеспечила требуемую степень растворения эго.

В моем случае предварительное интеллектуальное согласование потребовало гораздо меньше времени и усилий, чем необходимая эмоциональная и волевая переориентация. Для последней понадобилось утомительное течение времени. Если бы чувства и волю можно было заставить с большей готовностью отвечать на призывы понимания, то преображение сознания, конечно, происходило бы гораздо быстрее. Но поскольку натура человека многосложна, то оказывается, что данная фаза работы требует немалого терпения и той зрелости, какую приносит естественный ход времени.

Часу радикального перехода предшествовали два весьма важных прозрения, подготовившие меня к трансформации сознания. Первое произошло примерно за четырнадцать лет, а второе – лишь за девять месяцев до завершающей фазы преображения. Первое из них иллюстрирует важное отличие теоретической оценки некого факта или принципа от того приятия, осознания его, которое я назвал «Постижением». Я уже несколько лет был знаком с индийской концепцией Атмана и понимал, что этим термином обозначается некое духовное «Я», воспринимающееся как тот изначальный центр сознания, от которого зависит всякое знание (или сознание в относительном смысле). Я не находил никаких эмпирических или логических затруднений для принятия этого понятия как обоснованного. Также я считал само собой разумеющимся, что я являюсь этим «Я»; поэтому утверждение «Я есмь Атман» казалось мне практически тавтологией. Едва ли могла существовать более очевидная философская идея. Но как-то, когда один из моих друзей кратко излагал метод последовательного разграничения «Я» и «не-Я» (приводящий в итоге к суждению «Я есмь Атман»), я увидел в этом глубочайшую и важнейшую истину. Это принесло мне ощущение какого-то нового прозрения и радости. Во мне произошла некая перемена, которую не могло вызвать чисто теоретическое приятие этого положения.

Анализ отличий постижения от теоретического принятия показывает, что в последнем случае имеется нечто вроде разделяющего расстояния, тогда как в постижении есть непосредственная близость. Привносится нечто нелогическое, которое хотя и не логично, но и не антилогично. Одним из следствий стала возросшая ясность восприятия скрытых логических смыслов. Спонтанно и без особых интеллектуальных усилий я стал мыслить логическими заключениями, которые были практически идентичны многим основным утверждениям «Бхагавадгиты». Но теперь эти мысли являлись непосредственно моими в сокровенном смысле, тогда как прежде они представляли собой идеи, с которыми я соприкоснулся при чтении (нередко – не испытывая к ним особой симпатии). Значительная часть моего сознания ощущала уверенность, тогда как прежде я просто верил или принимал нечто из теоретических соображений. Идеи, которые раньше действовали на меня принудительно, теперь определенно стали дарить радость и освобождение. И все эти перемены вызвала одна мгновенная вспышка прозрения! Эффект этот сохранился и с тех пор не утрачивался, хотя свежесть прозрения постепенно убывала и стала чем-то само собой разумеющимся, присутствующим на заднем плане моего мышления и оценки. В определенных разделах восточной мысли многое из того, что прежде представлялось туманным, теперь уже было для меня значительно более ясным[21].