В связи с вышеупомянутым постижением мне кажется очевидным, что прежнее теоретическое принятие как бы готовило умственную почву для последующего прозрения. Хотя по сравнению с теоретическим принятием в постижении есть еще что-то, это «что-то» не является ни концепцией, ни дополнительным опытом в любом перцептивном смысле. Скорее оно относится к какому-то иному измерению сознания, не содержащемуся ни в понятиях, ни в восприятиях, но оказывающему радикальное воздействие на систему оценок. Оно может привести цепочку мыслей к новому открытию, но само по себе в последующем анализе этого хода мысли не обнаруживается. Человек с развитым умом и без прозрения вполне может понимать все формальные связи итогового выражения мысли и с успехом противостоять критике. Тем не менее прозрение делает возможным многое выходящее за пределы досягаемости тренированного интеллекта, которому этого прозрения недостает. Оно может проторить путь к радикальному открытию в области познания и привнести в связанный временем мир определенную форму, которая в потоке времени вызовет некие (большие или малые) последствия. Но тот, кто слеп к этому измерению сознания, которое я назвал «Сутью», увидит лишь форму – просто какую-то конфигурацию на поверхности. Тот же, кто пробудился к Сути, сможет разглядеть в этой конфигурации глубину. Но и тот, кто не пробужден, может, сосредоточиваясь на данной конфигурации с помощью метода, издавна известного как медитация, обнаружить в своем сознании начало постижения этого сущностного измерения. И именно это «нечто», дополняющее понятия со всеми видимыми их ответвлениями и превосходящее их, существенно меняет дело!
У второго предварительного постижения была совершенно иная основа, поскольку оно выразилось в суждении, к которому я не был подготовлен предшествующим теоретическим допущением. Я размышлял над понятием «нирвана», как вдруг до меня дошло, что я тождествен, в самом глубоком смысле, нирване. В моих прежних представлениях по этому поводу была некоторая путаница; хотя логический анализ и должен был ее рассеять, она, тем не менее, оставалась. Невзирая на известные мне противоположные утверждения, я представлял нирвану как своего рода иной мир по сравнению с миром относительного сознания. Конечно же, мне следовало увидеть в такой точке зрения скрытую ошибку, поскольку эта интерпретация помещала нирвану в относительную множественность. Но я (возможно, из-за интеллектуальной лености) не довел цепь рассуждений до этого момента. В результате это второе постижение принесло мне как новое интеллектуальное открытие, так и оказало глубокое просветляющее воздействие в сущностном измерении. Я сразу увидел, почему так мало сказано (и почему лишь так мало можно сказать) о нирване помимо заявления о ее реальности. Сокровенная суть «Я», как и нирваны, не является неким объективным существованием; скорее это «нить», на которую нанизан объективный материал сознания. Относительное сознание имеет дело с объективным материалом, но оно никогда не находит среди объектов эту «нить». Тем не менее именно «нить» делает возможным всё прочее. Фактически, это самая непосредственная и вечная из всех реальностей. Нирвана, подобно «Я», не может быть локализована нигде, ни в каком определенном месте, так как она всюду и нигде (как в пространстве, так и во времени). На эту «нить» нанизаны пространство и время, а также все воспринимаемое посредством чувств, все мысли и любой иной возможный вид относительного сознания.
В этом втором постижении присутствовало нечто, что вполне прояснилось только на самой глубокой стадии осознания – около десяти месяцев спустя. Возможно, человек с достаточно четким мышлением сделал бы нужные выводы и раньше, но мне этого не удалось. Во всяком случае, теперь я вижу, что второе постижение содержало в себе семя прозрения, проясняющего буддийскую доктрину