Если подвести итог, то нужно признать, что мода – феномен довольно поздний, связанный как с формированием новоевропейской личности, так и с новыми возможностями и практиками, которые сложились, начиная со второй половины XIX столетия. Мода – феномен массовой культуры, ее “мертвая и живая вода”, позволяющая личности периодически обновлять и менять желаемые миры, подтверждая свое бытие с помощью других.
Однако может спросить читатель, что здесь специфически молодежного (этот же вопрос можно задать и относительно отклонений от норм языка в «албанском»)? В том-то и дело, что указанные здесь особенности моды и отклонения от норм языка общие и для молодежи и для немолодежи. Об этом же пишет и Шапинская, указывая на быстрое проникновение молодежных «новаций» в доминантную культуру.
«Необходимо отметить, что в последние десятилетия XX века происходит «лингвистический обмен» между доминантной культурой и субкультурами, и множество субкультурных лингвистических проявлений легитимизируются. Отсюда использование «нецензурных выражений» в печатном слове и масс-медиа. Причем, как правило, они не несут никакой семантической нагрузки, а являются символом вседозволенности и свободы… Субкультуры оказываются инкорпорированными в доминантную культуру самим фактом оценок в масс-медиа. Эти оценки сочетают в себе шок и осуждение с увлеченными описаниями и восхищением новейшими стилями и ритуалами. Стиль провоцирует двойную реакцию: с одной стороны, он может вызывать восхищение и даже переходить в высокую моду, с другой – вызывать отрицательную реакцию, особенно у тех кто рассматривает молодежные субкультуры как социальную проблему»[360]
.Не означает ли все сказанное, что по объекту (феномену) указать специфику «искусственно созданного исследовательского пространства», на основе которого задается целостность молодежи как объекта изучения, невозможно. Тогда есть другой путь – конституировать это пространство через социальные практики и концептуализации. Конкретно речь идет об концептуализации того, что называется молодежью, а также практиках, направленных на молодежные субкультуры. Поясню. Вадим Межуев анализируя, что собой представляла идея культуры, пишет следующее.
"Культура для просветителей – синоним нравственного, эстетического, интеллектуального, в широком смысле – разумного – совершенствования человека в ходе его исторического развития… Данная идея вносила в историческое познание представление о порядке, связанности и последовательности исторического процесса, усматривая их прежде всего в духовной сфере… она заключала в себе понимание особенностей существования и развития человека в границах прежде всего европейской истории[361]
. Это было оценочное понятие культуры, позволявшее "постигнуть смысл и направленность человеческой истории в целом", исходя из убеждения в том, что именно европейская история и культура являются "высшим достижением духовного развития человечества”[362]То есть по Межуеву идея культуры и соответствующее понятие были ответом (объективацией) на формирование особой практики и концептуализации –
Мишель Фуко и современные методологические исследования показывают, что понятия типа “культура” (не исключение и молодежные субкультуры) появляются в ходе объективации схем, обеспечивающих формирование и функционирование определенных социальных практик, концептуализации (дискурсов) и связанных с ними властных отношений. В таком контексте, прежде всего организационном, ведь организуется практика, культура выступает как
Эльна Орлова разные понятия культуры осмысляет на основе анализа различных стратегий научного познания (для меня эта позиция всегда была исходной), но тоже соотнесенных с социальными практиками и концептуализациями.