Философия возможных миров

Можно взять пробу собственного времени и из других участков спектра времен: если перебой звукового сигнала не превышает двух миллисекунд, звук воспринимается как непрерывный, если этот сверхкороткий звук вклинивается в тишину, непрерывность воспринимаемой тишины сохраняется[67]. Одним словом, если перебой причинения слишком мал, срабатывает эффект Шустерлинга – и именно этому эффекту мир обязан своей фоновой длительностью. Мы сталкиваемся с упругостью времени примерно так же, как молоток с упругим затылком Карла Ивановича Шустерлинга, – внутренняя непрерывность времени еще и потому непрерывна, что способна перескакивать (перетекать) через сверхмалые внешние прерывы. Можно было бы сказать, что хроноизоляция есть аналог структурной прочности, – на самом деле скорее имеет место обратное, и хроноизоляция идет первой в ряду условий возможности сущего, так же как перебой самопричинения, превышающий интервал Шустерлинга, является первым негативным условием происхождения, условием, освобождающим место (просвет) возможному следствию.

Теперь можно снова отдать должное прозорливости Канта, поместившего причинность вовнутрь темпоральности (в отличие, например, от Гуссерля, не разглядевшего темпоральную подкладку каузальности). Канту лишь не хватало иногда разрешающей способности для разведения самопричинения (causa sui) и инопричинения – порождения следствий, но хроноскопия всегда была труднейшим делом для метафизики. Кант, во всяком случае, ищет там, где нужно, – посмотрим, как он пытается выбраться из трудного положения: «Большинство действующих причин в природе существует одновременно со своими следствиями, и временная их последовательность вызвана лишь тем, что причина не может произвести всего своего действия в одно мгновение»[68]. Тут, казалось бы, открывается прямой путь к введению принципа хроноизоляции и открытию эффекта Шустерлинга, однако Кант сворачивает в сторону: «В тот момент, когда действие только возникает, оно всегда существует одновременно с каузальностью своей причины, так как оно не возникло бы, если бы за мгновения до его появления причина исчезла»[69]. Следствие, напротив, может возникнуть только в интервале, в перебое непрерывности самопричинения: исчезновение какой-либо уже действующей причины есть первое (негативное) условие возникновения (причинения) какого-нибудь иного следствия. Следствию можно втиснуться в тесноту сейчас единственным способом: пробив хроноизоляцию происходящего, проломив упругий затылок Карла Ивановича Шустерлинга. Вспомним Сигизмунда Кржижановского: «Если предположить столь обширное поле сознания, что восприятия, накапливаясь в нем, не теснили бы друг друга, то на всех бы хватало настоящего»[70]. Это портрет вечности, отсутствия времени – ясно, что здесь нет ни причин, ни следствий, ибо нет никаких способов отличить их друг от друга: все происходящее дано сразу, а время есть как раз возможность избежать данности всего сразу. Иными словами, если элиминировать причинность, время еще останется, но если элиминировать время, разговор о причинности потеряет всякий смысл.