Философия возможных миров

Эффект Чжуан-цзы – Дернятина, пробивающий хроноизоляцию. Агент воздействия, как правило, тут же исчезает, и его вообще крайне редко удается идентифицировать (распознать). Можно сказать, что для самого агента проникающее воздействие имеет те же последствия, что и соскок молотка с рукоятки для кузнеца, то есть для субстанции агента вполне может выполняться эффект Шустерлинга. Но для надломленной субстанции удар быстрого как молния (или как муха) меча не проходит даром: порядок моментов собственного времени расстраивается, единство происходящего постепенно рассеивается. Это невидимое хронопредставление в трех частях прилагается ко всякой видимой каузальной связи, и без него «первопричина» остается мистической, сколь бы обыденной она ни была для здравого смысла. А ведь именно умение увидеть первопричину традиционно считалось мудростью и по иронии судьбы именно оно оказалось наименее востребованным современной дисциплинарной наукой, нацеленной на поиск ближайших и специфических причин явлений. В этом смысле и Фрейд скорее мудрец, чем ученый…

Три выделенных пункта органично встроены в отношение темпоральности, и лишь далее причинно-временной ряд плавно переходит к отношениям каузальности. Дискретность причинения в данном случае является мнимой, она объясняется слабой разрешающей способностью органов встроенной хроноскопии. Только после того, как зона контакта зачищена, некий фактор, как правило, из числа постоянно присутствующих, вторгается, сметая единство происходящего (субстанцию) и зачастую закрепляя его на новом близлежащем субстрате, на подвернувшемся материальном носителе. Ясно, впрочем, что разветвленность каузальных отношений, их включенность в ткань времени, вовсе не сводится к простому четырехтактному детерминизму, не сводится она и к последовательному соединению факторов в ряду условий. Проводники причинения пронизывают тело времени со всех сторон и во всех направлениях. И надежнее всего это можно постичь, соединив опыт Канта и Хармса.

Не заметить катастрофу

* * *

Во всякой катастрофе можно предположить микромасштаб, позволяющий иногда катастрофу попросту не заметить. Или увидеть ее как нарастание помех, как муху, которая странным образом потревожила Дернятина, а затем куда-то делась (после этого, правда, все дела пошли наперекосяк)[80]. То есть даже нужно поставить задачу, противоположную задаче и самой логике алармизма: как жить в эпоху катастроф и ни о чем так и не догадаться?

О предчувствии великого события, вообще о предчувствии великого написано много и написано в основном в духе неизбывного удивления: как же можно было этого не заметить? Да кто же мы тогда такие и чего стоит вся наша мудрость? И почему, если иметь в виду историю, так расходятся между собой очевидность события, которое уже произошло, и недоверие, ирония, просто какая-то фатальная слепота в отношении того же самого события, когда оно еще не произошло, но уже на горизонте?

Ницше и Шпенглер были мыслителями, внесшими немалый вклад в понимание катастрофы и катастрофизма. Предварительно отметим следующее: «Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветра; и до тонких ушей доходит благая весть»[81] – этот тезис Ницше многократно варьирует и ему в резонанс звучит вывод Освальда Шпенглера: «Когда кажется, что цивилизация только расширяет свою экспансию, часто бывает, что непоправимый роковой надлом уже произошел, просто его никто не заметил»[82]. Эти выводы повлияли на Тойнби, на Льва Гумилева и на многие другие последующие концепции истории.

Однако вопрос можно поставить и по-другому. Не со стороны изумления, ужаса и горечи уцелевших (не будь их, понятно, что вопрос нельзя было бы поставить вообще никак) и не со стороны тех, кто, быть может, уже все понял, а с позиций тех, кто уместился в микромасштабе, чья родина и чья повседневность пришлась на промежуток между великими событиями. Как вообще возможно не заметить разлома, ширящегося у тебя под ногами, и какова будет при этом роль отвлекающей заботы и освежающего страха? В порядке формирования экспозиции вопроса можно вспомнить весьма подходящий для данного случая анекдот. Вот он.

Человек сорвался и упал с крыши небоскреба. Упал и летит, асфальт стремительно приближается.

В это время звонит мобильник и падающий автоматически отвечает на вызов.

– Как ты там? Как твои дела?

– Да пока вроде бы все нормально…

Таков анекдот в традиционном виде, но чтобы приблизить его к характеристике тех, кто устроил свой Дом Бытия на краю уже извергающегося вулкана, анекдот следует дополнить.

– Да все нормально, – отвечает падающий, – вот только левый ботинок жмет, что-то надо с этим делать…

Поразмыслив над расширенной версией анекдота, хочется спросить: а что, если беспокойство о левом ботинке и есть основное состояние живущих в катастрофе? Вокруг отчаяние, пророки и поэты взывают к небесам, люди внимают им, но про себя думают: надо наконец что-то делать с левым ботинком.