Философия возможных миров

Что это было? Возможно, это был тихий взрыв, произошедший в Ленинграде в начале 80-х годов прошлого века, выбросивший на поверхность сгусток творческой энергии, поглощенной с целью последующего излучения несколькими десятками людей, которых следует назвать художниками в самом широком смысле этого слова. Своими произведениями, а в еще большей степени фрагментами жизни (которые можно рассматривать как своеобразные публикации, ведь они привлекали внимание, «прочитывались», правильно или с ошибками, притом что творческие ошибки улучшали публикуемый фрагмент) эти художники создали локальную эпоху, оказавшуюся главным произведением. С именем эпохи, компактного событийного времени, возникают некоторые затруднения, поскольку тут не подходят ни «перестройка», ни «предчувствие перестройки», ни «ленинградский андеграунд», ведь речь идет о параллельном мире, существовавшем наряду с упомянутыми феноменами и все же отдельно от них.

Попробуем описать это герметичное время, никуда не прошедшее в традиционном смысле, а свернувшееся в кокон и продолжающее подавать признаки жизни в виде легкой ауры зачарованности. В тот момент, когда это время непосредственно проживалось, оно характеризовалось абсолютной динамикой и демиургией, теперь же – ощущением невероятности и желанием рассмотреть подробности, определить их правильный порядок. Но и это ощущение, и сохранившиеся документы убеждают, что линейный порядок отсутствовал: создавалось все сразу, как бы в неведении насчет того, что именно понадобится сейчас, что завтра, а что когда-нибудь.

Очень сложно атрибутировать вклады по отдельности, перед глазами возникает разбросанное творческое поле, в котором осуществлялось ситуативное лидерство. Эстафетная палочка, допустим, передавалась от музыки к живописи, затем к кино, театру, самой истории, которая в этот момент являлась не только слышимой, но и видимой, и в воронке вихревого потока каждый поочередно становился танцующим дервишем. И все же следует назвать ключевые имена демиургии, которая и сегодня передает зачарованность высшей пробы.

Ну вот Тимур Новиков, собственно, художник, пожалуй, он возглавлял инстанцию вкуса в ее оперативно развернутом формате, то есть с поправкой на время, учитывающей соотношение «тысячелетья на дворе» и конкретной даты. Так получалось, что рядом с ним оказывались лишь те, кто способен творить здесь и сейчас, а оказавшись рядом, они, художники, поэты, музыканты, акционисты, принимались совершать танцевальные движения, как пчелы, не зря полетавшие по лугам. И мед оказывался в сотах, и танец наподобие того, что любил описывать Фридрих Ницше, стоял перед глазами и как бы танцевал сам себя.

Сергей Бугаев-Африка сразу же обнаружил дар проникновения и всеприсутствия. Для этой компактной эпохи он был как бы министром иностранных дел, чрезвычайным и полномочным послом со стопкой верительных грамот, безошибочно вручаемых и тем, кто может быть полезен, сам того не ведая, и тем, кому предстояло транслировать обольщение дальше. Африка символизировал движение всех этих новых – новых художников, композиторов, музыкантов, кинематографистов и просто тех танцующих дервишей, которые в такое время не могли стоять на месте. Кого-то из них хватало ненадолго, другие кружились безостановочно.

И Сергей Курехин, его, конечно, следовало бы упомянуть в первую очередь. Курехин отвечал за арматуру творимого мира и за то, чтобы его не спутали с чем-то другим. Акции «Поп-механики» образуют последовательность во времени, наиболее пригодную для того, чтобы быть каркасом летописи, неважно, на какой площадке они осуществлялись, – на ленинградском телевидении, в галерее «Асса» или в очередном ДК. Создаваемые Курехиным композиции до сих пор не исчерпали своего новаторства. Более того, их все еще не удается разложить на элементы и компоненты: что, помимо звуков, взмахов, бликов, колебаний воздуха, резонансов внутренней и внешней экспрессии, входило в тот или иной эталонный перформанс, не совсем ясно. Даже если согласиться с Пелевиным, что как раз незадолго до этого во всем мире наступила эпоха великих «сомелье», специалистов по ингредиентам и компонентам, версии Курехина остаются непревзойденными. Лично мне больше не приходилось сталкиваться с такой очевидностью и в то же время незатейливостью объективной магии, осуществляемой прямо у тебя на глазах. Есть подозрение, что в ходе этих величественных камланий вносились микропоправки в частоты колебаний суперструн, благодаря которым сама Вселенная есть то, что она есть.

Список имен, разумеется, можно расширять во все стороны, например в сторону предшественников и скрытых основоположников. Тут возникают фигуры художника Боба Кошелохова и поэта (скрытого демиурга) Аркадия Драгомощенко. Впрочем, и их вклады высвечены ассакультурой и ею же доставлены в нужную точку / площадку пространства и времени, где они и по сей день хранятся самым надежным способом хранения, а именно в составе напитка неких богов, которые так искусно скрывали (и скрыли!) свою принадлежность к простым смертным.