Читаем Философская лирика. Собака из лужи лакает небо полностью

О, женщины, всегда мы вместе с вами!

(Чтоб человеком, выполнившим долг,

Вновь нагло развалиться на диване).


В плену мы вечном у природы женской

В плену мы вечном у природы женской.

Живём и не предполагаем даже,

Что с нашим представленьем о блаженстве —

Идти нам, куда женщина укажет.


Магнитной аномалии источник,

Сбивающий все стрелки у компАсов,

Творит она над нами, что захочет,

Маршрутных карт у женщины с запасом.


Какими бы ни плыть нам берегами,

Проливами — нам с ней не разминуться.

Ведь от неё мы вечно убегаем

С намереньем одним — чтоб к ней вернуться.


Чужие завоёвывать народы

Иль рай искать калИкой перехожим —

Другой нет правды: для мужской природы

Вне женщины блаженство — медным грошом,


Дырявою монетою… Рассветы

Мужчине наблюдать сквозь эту дырку

И слать кому неведомо приветы

Желаньем, запечатанным в бутылку.


Любителям философии о её пределе

Пенять на время и корить пространство —

Что вечность обвинять в непостоянстве.

Без знаний, данных людям априори,

Что грамоте учиться на заборе.


Вне прописных и неизбывных истин

Агностицизма сам Господь немыслим.

И даже в солипсизме Беркли, прочих

Не обойтись без смены дня и ночи.


Но есть у жизни измерение иное —

Когда душа болит и сердце ноет,

Со временем утрачивая связь,

И не стеля соломы, где упасть,


По лестнице карабкаясь на небо,

Являя явь, мы постигаем небыль,

Где следствие возможно без причин,

Как Юм когда-то этому учил.


В согласье с ним, вне всех формальных логик

Откроется нам истина в итоге —

Любой мыслитель будет не у дел

Там, где любовь справляет беспредел.


У кого особый взгляд на мир

У женщины особый взгляд на мир?…

Да нет, — то у мужчины взгляд особый.

Где допустИм для женщин лёгкий флирт,

Мужчины на безумие способны —

Всё бросить и уехать за кордон

В погоне за Полиной Виардо.


— С чего бы вдруг? От чувства глубины?

— Возможно, если их о том послушать.

На деле же — из-за чужой жены

Лишиться повышения по службе

(Случается такое иногда,

Хоть плохо это вовсе не всегда),


Запоем ту беду усугубить.

Вот то по-нашему — орать до глаукомы,

Лицо в сердцах кому-нибудь набить

И кочевать полгода по знакомым,

Пропиться до последнего рубля

И жизнь свою опять начать с нуля.


Вчера ещё от чувства без ума

Женился, а сегодня — бес попутал,

Пообносилась вязи бахрома,

И узы счастья превратились в путы.

В дом возвращаться, что идти в острог,

Где волочить пожизненный свой срок.


Такой вот демонстрируют нам взгляд

На мир мужчины со времён античных.

Что женщины об этом говорят?

— Особый взгляд? Да нет, вполне обычный.

Что до безумств мужчин — самообман,

Заменой счастья им простой диван.


Полжизни проваляться на боку.

Любить? — одни слова… Свобода воли? —

Жизнь чью-то перемелет муж в муку,

Тогда как сам ни с чем пирог, не боле.

О чувствах если говорить всерьёз,

Особый взгляд — когда под паровоз,


Порывом страсти жизнь перечеркнуть…

Не приведи Господь тому случиться,

Чтоб от любви сгорев, когда-нибудь

Как Анне незабвенной отличиться.

Не будем зря на классика пенять —

Мужчинам взгляд особый не понять…


Нет горче женщины на свете

(Ветхий Завет. Екклесиаст, Гл. 7)


Нет горче женщины на свете,

Ей в горечи уступит смерть.

Мужчин любовью безответной

В силки затянет и в тенета.

Она сама по жизни сеть.


Оковы — руки женщин, ноги.

Склонённый у её колен

Притянут будет. Перед Богом

Лишь доброму не знать острога,

А грешный попадёт к ней в плен.


Я верности искал причину.

И обыщи весь белый свет —

Найдётся в мире без личины

На тысячу один мужчина,

А женщины и вовсе нет.

О нашей жизни

Лет детских мозаика

Детство разбилось. Упавшего зеркала

Части отдельные носим в груди.

Всё, что с годами ещё не померкло в нём,

Гранями ранит, саднит.


Юность, желаньями детство разбившую

Радости из ничего просто так,

Мы раздарили букетами пышными

Праздных беспечных гуляк.


Взрослая скаредность, в кучу собравшая

Зёрна и плевелы лет прожитых,

Носит монетами в складках бумажника

Отблески дней золотых.


Смотримся в них мы, как в зеркала зального

Битого временем тёмный проём,

И по осколкам лет детских мозаики

Всё про себя узнаём.


Житейские мелочи

Как много внимания мы придаём мелочам,

От главного нас уводящих, с дороги сбивающих.

О том, что нас мучает, спать не даёт по ночам,

Мы пишем романы, поэмы, словами играючи.


Весна, пробуждение — это вам не пустяки.

А летом жарища от страсти всё испепеляющей.

Сентябрь, бабье лето, прощания, птиц косяки,

От душ чьих-то стылых и зимних ветров улетающих.


А дальше позёмка, сугробы нам ставят заслон.

Приехали, словом, и дальше нам двигаться незачем.

Сбылось, не сбылось, было или быльём поросло —

По счёту большому, всего лишь житейские мелочи.


Кто за проживание выставить сможет нам счёт?

И где прейскурант, обойдутся во сколько утехи нам?

Ведь главное то, что за старым придёт новый год,

И мы на погост из гостиницы жизни не съехали.


А значит, опять нам рассветы встречать не слабо,

Канючить и требовать, злиться, мечтать, привередничать,

В стотысячный раз рифмовать нам про кровь и любовь,

А это уже для живущего вовсе не мелочи.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература