Философская теология: вариации, моменты, экспромты

Очень известный аналитический теолог Стивен Дэвис, автор монографии «Христианская философская теология» (2006), в этом вопросе (как и в некоторых других), следует идеям Ансельма и Суинберна[479]. Главу «Гнев Божий и Кровь Христова» он открывает с замечания, которое ему кажется чем-то само собой разумеющимся: «Если мы спасены благодатью, как утверждает христианство, остается еще вопрос о том, как в точности (precisely) осуществляется наше спасение»[480]. Из этого следует, что мы имеем рациональный доступ не только к суждениям о тайнах Божьих, но и к ним самим. Эта избыточно оптимистическая эпистемическая презумпция разделяется большинством аналитиков, занимающихся «божественными вещами» (Джонатан Эдвардс), хотя и не все ее озвучивают. Как и некоторые другие философы, пишущие об искуплении, он предлагает морфологическую реконструкцию самого понятия искупления – atonement, разбивая его на at-one-ment, т. е. трактует как достижение единения с Богом (после разъединения)[481]. Он сетует на то, что сами понятия «Гнев Божий» и «Кровь Христа» в настоящее время относятся к самым непопулярным, и пытается исправить это положение дел. Гнев Божий должен быть реабилитирован как точное указание Библии на необходимость наказания грешников, предназначенное для их исправления и приведения их к покаянию.

Подвергая решительной критике (вслед за Суинберном) Абелярово объяснение тайны Креста, Дэвис не один раз повторяет (почти как мантру) свою формулу, согласно которой «всегда стоит дорого исправить страшно неправильное положение дел»[482]. Чтобы убедить в этом и читателя, он приводит, с его точки зрения, два весьма убедительных примера: не было ли бы балаганом, если бы на войне солдаты вместо пролития крови воевали с роботами, а шекспировская трагедия «Ромео и Джульета» закончилась бы вместо гибели невинных влюбленных братанием двух враждебных кланов после того, как кто-то догадался бы, что так значительно лучше?[483] Прямая же пропозиция Дэвиса заключается в том, что подобно тому, как в обыденной жизни провинившаяся сторона должна каяться и исправлять свои поступки, так и в высшей жизни каждому грешнику надо было бы самому взойти на крест в уплату своих великих долгов, но таким образом не было бы достигнуто ничего, и такие смерти были бы бессмысленны. Модель же искупления предстает в готовом виде из Библии, когда говорится, что после того, как первосвященник, приходящий во святая святых за прощением прегрешений своего народа (Йом-Кипур – день искупления) приносит в жертву всесожжения тельца и одного из козлов, то на другого «возлагает» грехи народа и отпускает его погибать в пустыню (Лев 16:20–22). О том же свидетельствует и новозаветное послание: «Да и все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения» (Евр 9:22)[484]. Вновь обращаясь к Ветхому Завету, Дэвис припоминает кратчайшую его формулировку: «Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Иер 7:23). Поскольку мы нашу сторону договоренности / сделки (bargain) не обеспечили, то быть Божьим народом не можем. Очень тяжелое положение вещей может быть исправлено только очень высокой ценой. Как и на войне, и в «Ромео и Джульете» кто-то должен умереть. «И тот, кто умер, был Христос. Его кровь уплатила наказание за наши грехи. Его смерть сделала возможным прощение наших грехов. Это была та цена, которую надо было уплатить». Это видно и из того, что Бог не только Бог любви и милости, но и справедливости. А о том, что эта плата была законна, видно из того, что потерпевшая сторона (в данном случае Бог после грехопадения людей) имеет право определять, каково должно быть искупление вины[485].

Ортодоксальный протестант Стивен Портер также опирается на Суинберна. В статье, так и названной «Искупление по Суинберну и доктрина заместительного наказания» (2004) он предлагает читателю подробный экскурс в вышерассмотренную монографию. Проходя в рассмотрении учения об Искуплении с ним большую часть пути, он четко обозначает, где начинается развилка. Там, оказывается, где Суинберн допускает, что у Бога были возможности выбора тех средств, которые могли бы служить в качестве компенсации и наказания за грехи человеческого рода[486]. Оказывается, что такого выбора у Него не было. Потому что и быть не могло. По той причине, что, если бы Он мог выбрать другое средство, Он его и выбрал бы. Если бы Его добродетельнейшей жизни было достаточно, то Он не имел бы необходимости восходить на крест (а мог бы прямо, например, из Гефсиманского сада быть вознесенным на небо), но этого не произошло.