Философские исследования

334. «Значит, ты хочешь сказать…» – Мы употребляем эту фразу, чтобы вести собеседника от одной формы выражения к другой. Тянет использовать следующую картину: то, что некто вправду «хочет сказать», что он «имеет в виду», уже присутствует в его сознании прежде, чем обрести выражение. Различные обстоятельства могут убедить нас отказаться от одного выражения в пользу другого. Чтобы понять это, полезно рассмотреть отношение, в котором решения математических задач состоят к причинам и основаниям их постановки. Понятие «трисекции угла при помощи линейки и циркуля», когда пытаются это сделать, и, с другой стороны, когда доказано, что такое невозможно.

335. Что происходит, когда мы прилагаем усилие – к примеру, составляя письмо, – чтобы подобрать правильное выражение нашим мыслям? – Эта фраза уподобляет данный процесс процессу перевода или описания: мысли уже присутствуют (возможно, были изначально), а мы подыскиваем им выражение. Эта картина более или менее подходит к различным случаям. – Но не может ли здесь происходить что угодно? – Я поддаюсь настроению, и возникает выражение. Или мне открывается картина, и я пытаюсь ее описать. Или мне слышится английское выражение, и я пытаюсь найти соответствующее ему немецкое. Или я делаю жест и спрашиваю себя: какие слова соответствуют этому жесту? И так далее.

Теперь, если спросят: «Ты мыслил, прежде чем подобрать выражение?», Что следовало бы ответить? И каков ответ на вопрос: «В чем заключалась мысль, если она существовала до того, как была выражена?»

336. Этот случай подобен тому, когда кто-то воображает, что нельзя придумать предложение с таким диковинным порядком слов, как в немецком или латинском языке. Сначала нужно помыслить его, а уже затем расположить слова в этом странном порядке. (Французский политик однажды написал: особенность французского языка состоит в том, что слова в нем приходят в том же порядке, в каком их мыслят.)

337. Но разве я уже не закладываю предложение в целом (например) в его начале? Значит, оно безусловно существовало в моем сознании прежде, чем было озвучено! – Будь оно в моем сознании, тем не менее вряд ли порядок его слов значительно отличался. Но здесь мы создаем вводящую в заблуждение картину «намерения», то есть употребления данного слова. Намерение включено в ситуацию в человеческие обычаи и институты. Если бы техника игры в шахматы не существовала, у меня не могло бы возникнуть намерение сыграть в шахматы. Насколько я действительно намереваюсь сконструировать предложение заранее, настолько это возможно благодаря тому, что я умею говорить на рассматриваемом языке.

338. В конце концов сказать нечто можно, только если научился говорить. Поэтому, чтобы захотеть что-то сказать, нужно овладеть языком; и все же ясно, что можно хотеть говорить, не говоря. И можно хотеть танцевать, не танцуя.

И, задумываясь об этом, мы цепляемся за образ танца, разговора и т. д.

339. Мышление не есть нематериальный процесс, который наделяет речь жизнью и смыслом, и который возможно отделить от речи, как некогда поступил дьявол с тенью Шлемиля[29]. Но что такое «нематериальный процесс»? Разве я видел немало бестелесных процессов, чтобы судить, что мышление – не один из них? Нет; я употребил выражение «бестелесный процесс», чтобы скрыть затруднение, когда пытался объяснить значение слова «мыслить» примитивным способом.

Можно сказать: «Мышление – нематериальный процесс», однако, если употребляешь это выражение, чтобы отличить грамматику слова «мыслить» от грамматики, скажем, слова «есть». Вот только различие между значениями выглядит слишком тонким. (Все равно что сказать: цифры – действительные, а числительные – недействительные объекты.) Неподходящий тип выражения – верное средство запутаться. Оно словно преграждает выход.

340. Нельзя гадать, как функционирует слово. Нужно всмотреться в его употребление и научиться на этом. Но трудность в том, чтобы устранить предубеждение, стоящее на пути. Это не глупое предубеждение.

341. Осмысленная речь и речь без мысли подлежат сравнению с осмысленным и бессмысленным исполнением музыкальной пьесы.

342. Уильям Джеймс[30], чтобы показать, что мысль возможна без речи, цитирует воспоминания глухонемого г-на Балларда, который писал, что в ранней юности, даже прежде, чем научился говорить, мыслил о Боге и мире. – Что он мог иметь в виду? – Баллард пишет: «Случилось так, во время тех восхитительных поездок, за два или три года до моего посвящения в начатки письменного языка, что я начал спрашивать себя: откуда возник наш мир?» – Ты уверен – наверняка захотят уточнить, – что это правильный перевод твоей бессловесной мысли в слова? И почему этот вопрос – который в иных обстоятельствах словно и не существует – встает здесь? Хочу ли я сказать, что память пишущего подводит? – Я даже не знаю, нужно ли говорить это. Эти воспоминания суть странное проявление памяти – и я не знаю, какой вывод можно из них извлечь о прошлом человека, который вспоминает.