Фактически речь здесь идет о двух основных параметрах социально обусловленной вариативности языка – стратификационном, связанном с социально-классовой структурой данного общества, и ситуативном, связанном с социальной ситуацией и ее стилистическими коррелятами.
В дальнейшем удалось несколько усовершенствовать математический аппарат вариативных правил, заменив суммирующую модель множественной, что дало возможность учесть вариативные ограничения при определении вероятности применения правила[568]
. При этом величина φ рассматривается как вероятность применения правила для данной выборки и для данной конфигурации релевантных окружений. Выдвигается гипотеза, согласно которой каждое переменное ограничение действует независимо от других, влияя на применение вариативного правила. K0 уменьшается или ослабляется рядом факторов, способствующих применению данного правила: входной вероятностью P0 и переменными ограничениями V1, V2, V3 … Vn. Общая формула определения вероятности данного вариативного правила имеет следующий вид:φ = 1 – k0
k0
= (1 –Если данное вариативное ограничение (V1
) отсутствует, то V1 = 0, и вероятность применения правила остается без изменений. Если же оно присутствует, то действует коэффициент (1 – v1), уменьшая ограничивающий фактор k0 и увеличивая вероятность применения правила в данном окружении.Не ставя под сомнение наблюдения У. Лабова относительно механизма воздействия социальных факторов на выбор языковых вариантов, нельзя не отметить в то же время уязвимость той теоретико-методологической концепции, которая лежит в основе вариативных правил. Думается, что сторонники теории вариативных правил допускают смешение двух сторон речевой коммуникации – объективной и субъективной. Ведь так называемые «вариативные правила» выводятся из объективных количественных данных, характеризующих реальную речевую деятельность членов данного коллектива. Вместе с тем эти правила отождествляются с определенной суммой знаний, входящих в понятие «языковой компетенции», т.е. с субъективными установками говорящих. Как показывают результаты социолингвистических исследований (и, в частности, работ самого У. Лабова), объективные показатели речевой деятельности далеко не всегда соответствуют субъективным установкам коммуникантов.
В самом деле, неужели можно серьезно предполагать, будто говорящий знает, что то или иное трансформационное правило ему следует применить в 40 или в 60% всех случаев? Пытаясь развеять подобные сомнения, один из сторонников «вариативных правил» Р. Фасолд вносит следующее уточнение:
«Делая допущение о переменных ограничениях, мы предписываем говорящему компетенцию применять вариативное правило менее часто в одних контекстах, чем в других… Использование постоянной k0
, которая обозначает социальные факторы, (возраст, класс и т.п.), равносильно утверждению, что в силу своей языковой компетенции говорящий знает не только относительную частоту применения правила в различных языковых контекстах, но и то, что, например, лицо из верхушки среднего класса сознательно применяет правило упрощения групп согласных в данном окружении менее часто, чем лицо более низкого социального статуса»[569].Такое объяснение едва ли можно признать убедительным. Переменные показатели, характеризующие выбор социально маркированных вариантов, являются результатом действия множества переменных величин, а не только сознательных установок говорящих. Кстати, эти установки как правило носят абсолютный характер (т.е. либо разрешают применение правила, либо воспрещают его). Многочисленные детерминанты речевого поведения часто действуют в противоположном направлении: одни из них способствуют, а другие препятствуют данному конкретному выбору. Поэтому говорить о полной предсказуемости выбора в каждом отдельном случае едва ли возможно. Как признает один из сторонников теории вариативных правил Дж. Санкофф, предсказательная сила «социолингвистических правил», в том числе вариативных, весьма ограничена, и правила эти носят, в основном, интерпретационный характер.
Но если «правила» представляют собой не что иное, как попытку ретроспективной интерпретации фактов речевой деятельности, то в какой мере правомерно использование понятия «правило» по отношению к процессам социальной детерминации речевого поведения?