Философские основы зарубежных направлений в языкознании

«Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма грубого, простого, метафизичного. Наоборот, с точки зрения диалектического материализма философский идеализм есть одностороннее, преувеличенное, überschwengliches (Dietzgen) развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный…

Познание человека не есть (respective не идет по) прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спирали. Любой отрывок, обломок, кусочек этой кривой линии может быть превращен (односторонне превращен) в самостоятельную, целую, прямую линию, которая (если за деревьями не видеть леса) ведет тогда в болото, в поповщину (где ее закрепляет классовый интерес господствующих классов). Прямолинейность и односторонность, деревянность и окостенелость, субъективизм и субъективная слепота voilà гносеологические корни идеализма»[1].

Исключительно велика роль языка в познавательной деятельности. Без языка само человеческое познание оказывается невозможным, поскольку без материальных языковых средств (без языковых знаков) в сознании человека не могут формироваться на базе наглядных, чувственных образов нечувственные, обобщенные, абстрагированные и опосредствованные отражения действительности, т.е. мысли, иначе говоря, невозможно мышление, которое представляет собой не что иное, как процесс формирования таких отражений и оперирования ими.

«Идеи не существуют оторванно от языка»,

– говорит К. Маркс[2].

«Язык есть непосредственная действительность мысли»[3].

Положение о неразрывном единстве языка и мышления занимает центральное место в учении диалектического материализма и марксистского языкознания о соотношении мысли и языка. Однако, как ни значительна функция языка в становлении и воспроизведении логических абстракций, а значит, и в познавательной деятельности человека в целом, она составляет лишь одну из сторон (один из отрезков) этой деятельности, и преувеличение, абсолютизация ее роли в процессе познания ни к чему, кроме идеализма в учении о языке, привести не может. Такой «лингвистический» идеализм проистекает из метафизической односторонности в понимании логического (рационального) познания, из его отрыва от чувственного отражения и объективной реальности (если не полного, то частичного, состоящего в отрицании существования в действительности и чувственной сфере прообразов для целого ряда фактов, обнаруживаемых в логическом мышлении), а в значительной мере из отрыва одних сторон языка и мыслительной деятельности от других и даже одних сторон самой объективной действительности от ее других сторон.

Ярким примером возникновения идеалистического взгляда на процесс познания, а через него на общественную жизнь и мир в целом в результате преувеличения роли (абсолютизации) одного из отрезков познавательного пути, а именно процесса формирования логических абстракций при помощи языка, является неогумбольдтианское языкознание с двумя его разветвлениями – европейским и американским.

Представители неогумбольдтианства решительно отстаивают идею внутреннего единства языка и мышления и подвергают порой резкой критике тех, кто не признает этого единства и допускает возможность мыслительной деятельности без языка, усматривая между языком и мышлением лишь внешнюю связь.

Один из наиболее характерных представителей неогумбольдтианского языкознания Л. Вайсгербер квалифицирует как наивное и, следовательно, ненаучное такое понимание языка, согласно которому язык есть средство лишь выражения и сообщения готовых мыслей, средство взаимопонимания, не связанное с процессом формирования самой мысли. Эта трактовка языка, по мнению Л. Вайсгербера, подобна пониманию воды как средства для мытья или утоления жажды[4].