Философские основы зарубежных направлений в языкознании

«могут рассматриваться двумя способами: или как означающее (signifiant), т.е. просто как звуки, или как помогающее нам понять то, что является означаемым этим звуком»[118],

означаемое разъяснялось также с двух сторон: как предмет и как понятие о предмете.

Рационализм XVII в. проявился у Соссюра и в его рекомендации ориентироваться на содержательную сторону лингвистического знака при отграничении единиц. Однако неопределенное понятие разума было заменено у него понятием психического, как того требовала наука конца XIX в. Кроме того, вывод французских материалистов XVIII в. о взаимосвязи и взаимообусловленности явлений природы подсказывал возможность определения системного характера языка. Ж. Мунэн писал в связи с этим, что

«нельзя недооценить важность влияния теорий картезианства на лингвистику, порожденную Соссюром. Бреаль, к которому Соссюр очень прислушивался, был вскормлен Кондильяком»[119].

Рассмотрение теории слова как знака мы находим и в трудах английских философов-материалистов (Ф. Бэкон, Т. Гоббс, Дж. Локк), вклад которых и воздействие на общее развитие европейской научной мысли трудно переоценить. Проблема возникновения и сущности человеческого разума, особенностей мышления и общения людей при помощи языка глубоко волновала ученых (Лейбниц, Вико) вплоть до французского предреволюционного просветительства, представленного Дидро, Вольтером, Ламетри и Кондильяком.

В таких трудах Кондильяка, как «Опыт происхождения человеческих знаний», «Логика», «Трактат об ощущениях», уже не говоря о составленном им «Словаре синонимов», неоднократно затрагиваются проблемы языка. В «Трактате о системах» Кондильяк развивает идею Декарта о языке как исчислении, а в «Логике» он отмечает, что

«уравнения, суждения, предложения суть одно и то же»[120].

Особо рассматривается им знаковый характер языка:

«Без знаков какого-либо вида невозможно было бы нам раздроблять наши мысли так, чтобы нам самим давать себе отчет в том, о чем мы мыслим, дабы раздельно оное видеть»[121],

и вслед за Локком определяется общественный характер языка.

«Люди, – пишет Э. Кондильяк, – имеют нужду в помощи, следовательно каждый нуждается в том, чтобы сделать себя другим понятным, а посему понятным для себя самого»[122].

Вся интеллектуальная деятельность выводится им из ощущений, которые расчленяют континуум мира, образованный рядоположностью тел, расчленение же мысли, по его мнению, происходит при помощи слов.

Идеи социального характера языка отстаивали и Руссо, и Дидро, учившие, что язык сплотил человеческое общество, существовавшее и до возникновения языка. В «Энциклопедию наук, искусств и ремесел» (1751 – 1780 гг.), издававшуюся Дидро, включено много статей о языке, в которых рассматриваются такие, например, вопросы, как язык и диалект (patois), язык и идиомы, слово как знак мысли и его три стороны – материал, этимология и значение, два типа грамматики – всеобщая и частная, статьи о синонимах, о грамматических категориях и т.д.

Таким образом, идеи социального и знакового характера языка были унаследованы Соссюром из общих традиций французского языкознания, которые развивались далее также в школе А. Мейе[123].

Рассмотрение отношений, определяющих систему языка и подход Соссюра к языку как социальному явлению, соотносимы далее с идеями О. Конта, чьи взгляды были широко распространены во Франции XIX в. В теории О. Конта эклектически сочеталось признание объективно существующего мира с требованием ограничиваться описанием внешнего облика вещей по наименьшему числу связывающих их отношений подобия и последовательности. Последнее положение отражено в установлении Соссюром, вслед за учеными казанской школы, двух типов отношений в системе языка[124]. Однако в этом случае была совершена переориентация на модную в то время психологию: так, Н.В. Крушевский назвал эти отношения ассоциациями по сходству и ассоциациями по смежности, а Соссюр, стремясь подчеркнуть лингвистический ракурс проблемы, – ассоциативными и синтагматическими отношениями.