Философские основы зарубежных направлений в языкознании

«впервые отметил существование парадигматических рядов, в которых значение каждого элемента связано со значениями всех других элементов данного ряда. Он впервые выделил значимость как особый момент, отражающий семантические расхождения между языками»[263].

Критические замечания С.Д. Кацнельсона были вызваны отождествлением соссюровской концептуальной ценности (значимости) с «общим значением», что, видимо, не соответствует идеям автора «Курса…», однако несомненно, что именно эта область является наиболее сложной, так как в теории Соссюра осталось неразъясненным соотношение ценности и значения. В одной из лекций было сказано:

«Наверное, в лингвистике наиболее тонкой операцией является рассмотрение того, в чем же смысл зависит и чем в то же время он отличается от ценности»[264],

а Ш. Балли даже заметил, что

«фактически Соссюр нигде не определил значение»[265].

Сложность проблемы концептуальной ценности объясняется тем, что она связана с проблемой значения и подводит к философскому вопросу соотношения материального и идеального[266].

Соссюра также привлекала проблема соотношения идеального и материального опять-таки с точки зрения лингвистической природы знака. В своих лекциях он разъяснял структуру знака в виде схемы[267]: (рис. 4).

Рис. 4.

Понятие – Идеальное (spirituel)

Акустический образ – Материальное (materiel)

В этой схеме было специально отмечено, что надо понимать «материальное» – в смысле «чувственное», т.е. получаемое при помощи органов чувств, как абстракцию от конкретно-чувственного. Нетрудно заметить, что в каноническом тексте это философское противопоставление снято и остается неясным, почему в дальнейшем, разъясняя соотношение языка и мышления, Соссюр настаивает на том, что не происходит ни спиритуализации звуков, ни материализации идей[268]. Издатели ввели в текст и фразу о параллелизме между звуковым и психическим, хотя ни в одной из записей этого нет, и нет, следовательно, оснований говорить, что Соссюр следовал теории психо-физического параллелизма[269].

В личных заметках о философском подходе к языку Соссюр полемизировал с теми, кто отстаивает первичность объекта и вторичность имени. Он отмечает, что философы, рассуждая о языке, упускают из виду то, что язык состоит не из одних имен, а случаи, когда лингвистическому знаку соответствует единичный объект, типа «лошадь», «огонь», «солнце», являются чрезвычайно редкими; в таком рассуждении, замечает Соссюр, таится подход к языку как номенклатуре. По его мнению правильной является обратная схема, начинающаяся с имен, т.е. имена позволяют человеку определять объекты и расчленять окружающую действительность. В этом рассуждении Соссюра чувствуется влияние Кондильяка и предваряется гипотеза лингвистической относительности Сэпира – Уорфа[270]. В другом месте Соссюр, возражая против сравнения языка с вуалью, которая набрасывается на мир, говорит, что

«язык скорее похож на стекла очков, через которые мы созерцаем предметы»[271].

В этом сравнении содержится признание того, что предметы существуют независимо от языка, но именно через него познаются их особенности.

Следует указать, что в лекциях Соссюр не выделял особого раздела – «Язык как мысль, организованная в звучащей материи» и нигде не употреблял такой формулировки, введенной издателями, а весь материал, собранный в этом параграфе, служил ему для введения концептуальной ценности[272]. Рассуждения о связи языка и мышления были разбросаны по всем разделам курса, так как Соссюр стремился раскрыть лингвистическую сторону этой проблемы, понимая, что лишь этот путь доступен для исследования.

Поскольку Соссюра интересовал лингвистический аспект проблемы соотношения языка и мышления, он подходил к нему с разных сторон в своей теории лингвистического знака. Древний спор о вещи и имени он изложил через принцип произвольности знака. Он толковал этот принцип как произвольность связи означающего и означаемого, однако иллюстрация примерами этого принципа подсказывает мысль о том, что произвольность лежит и в основе знака в целом, в его соотношении с обозначаемой вещью. Именно это и породило многочисленные упреки Соссюру в ходе дискуссии 1939 г. и в дальнейшем[273].