Философские произведения

Так как мы видим;, что Господь еще не дал тебе ни храбрости, ни разумения для того, чтобы вместе с нами открыто и уверенно возражать этим нашим чудищам, то в отличие от них мы нс будем от тебя требовать того, что выше твоих сил и возможностей. Мы ведь терпели твое бессилие и меру дара Божьего[1623]в тебе и будем почтительны.

Конечно, никто в мире не может отрицать, что благодаря тебе процветают и царствуют науки, с помощью которых люди приходят к настоящему чтению библии, что у тебя великий и исключительный дар Божий, за который следует быть тебе признательными. Поэтому я никогда и не хотел, чтобы, отбросив свою сдержанность и пренебрегши ею, ты присоединился к нашему лагерю, которому ты мог быть весьма полезен и долом, и умом, и красноречием, однако если у тебя нет такого желания, то безопаснее тебе служить своему дару. Одно только меня страшило: как бы противники не убедили тебя, издавая книжицы, напасть на наше учение, потому что в таком случае необходимость вынудила бы нас выступить против тебя открыто[1624].

Мы очень удерживали тех, которые, подготовив книги, уже хотели вытащить тебя на арену: по этой причине я не желал издания Гуттенова «Требования», а еще менее — твоей «Спонгии»[1625] судя по которой, если я не ошибаюсь, ты сам теперь понимаешь, сколь легко писать о сдержанности и упрекать Лютера в несдержанности, но сколь трудно, более того — невозможно ее проявлять, если нет на то исключительного дара Духа. Поэтому, хочешь верь, хочешь не верь — Христос свидетель, я от души тебе сострадаю в том, что ты навлек на себя столько ненависти и пристрастности столь большого числа людей. Не могу поверить, что тебя это не трогает (ведь твоя человеческая доблесть не равна этим полчищам). Впрочем, возможно, и ими движет праведная ревность и им кажется, что ты их подстрекаешь недостойным образом. И — сказать прямо — если они таковы, что по своей слабости не в состоянии вынести твоей едкости и притворства (тебе хотелось бы, чтобы их понимали как благоразумие и сдержанность), то, конечно, у них есть причина для гнева; будь они сильнее духом, они бы так не поступали. Хотя ведь и я весьма часто чрезвычайно раздражался и писал весьма едко, однако это случалось только разве по отношению к упорным и непокорным людям. Впрочем, мою кротость и мягкость по отношению к грешникам и нечестивцам, а также по отношению к безумцам и неправедным достаточно подтверждает не только моя совесть, но — я полагаю — и опыт многих людей.

До сих пор я сдерживал свое перо и собираюсь его сдерживать, несмотря на все твои нападки. Я даже написал об этом в письме к друзьям, тебе его читали, когда ты показывался на людях[1626]. Ибо, хотя ты и не согласен с нами и очень многие пункты благочестия от бесчестия либо от притворства осуждаешь либо устраняешь, я, однако, не могу и не хочу приписывать тебе упорство.

Как мне теперь поступать? Дело чрезвычайно трудное! Мне хотелось бы (о, если бы я мог стать посредником!), чтобы они перестали на тебя так сильно нападать и дозволили твоей старости мирно почить во Господе. По-моему, они, конечно, так и должны были бы поступить, если бы приняли в расчет твою немощь и поняли величие дела, которое уже давно тебя переросло, особенно когда получилось, что нам мало опасности в том, что Эразм, нападая на нас изо всех сил, сеет при этом одни только колкости да остроты.

Хорошо бы тебе, мой Эразм, еще раз подумать об их слабости и отказаться от горьких и соленых фигур своего красноречия: если ты совсем не можешь или же не смеешь поддерживать наше дело, оставь его и займись своим.

Ты ведь и сам знаешь: в том, что они весьма скверно переносят твои укусы, есть некоторый смысл; разумеется, человеческое несовершенство понимает и очень страшится влиятельности и имени Эразма: совсем иное дело — укусил тебя один раз Эразм или же измолотили тебя все паписты!

Я хочу тебе это сказать, дражайший Эразм, в подтверждение искренности своего к тебе отношения. Я желал бы, чтобы Господь дал тебе дух, достойный твоего имени, если, конечно, Господь распорядится тебе дать его. Я же пока прошу тебя, если ты не можешь сделать ничего иного, будь только зрителем нашей трагедии, не присоединяйся к врагам, а главное — не издавай ты против меня книжонок, как и я не стану их против тебя издавать. Пойми, наконец, что те, которые жалуются, что на них нападают за то, что они последователи Лютера, люди, подобные тебе и мне, их надо щадить и прощать; как сказал Павел, следует «носить бремена друг друга»[1627].

Хватит укусов, теперь надлежит позаботиться о том, как бы не съесть друг друга[1628]. Это зрелище было бы тем печальнее, чем вернее то, что ни одна из сторон от души не хочет зла благочестию, к тому же никто не желает уступить.

Будь снисходителен к моей некрасноречивости, и дай тебе Бог здоровья!

Рекомендую тебе Иоахима[1629]; этот молодой человек похож на нашего Филиппа, он сам себя отрекомендует более чем достаточно. В Виттенберге, 1524 год. Мартин Лютер.

ЭРАЗМ—ЛЮТЕРУ [8 мая 1524 г.]