Если столькие физические ошибки ослепили целые нации, если в течение стольких веков нам неведомы были направление магнитной стрелки, циркуляция крови и вес атмосферы, то какие огромные ошибки должны были допускать люди в деле правления? Когда речь идёт о физическом законе, его исследуют — по крайней мере, в наше время — с определённой беспристрастностью; яростные страсти и настоятельная необходимость занять определённую позицию ослепляют человеческий ум вовсе не при исследовании первоначал природы; в деле же государственного правления очень часто руководствовались исключительно страстями, предрассудками и требованиями момента. Здесь заключены три причины скверного управления, явившегося несчастьем для стольких народов.
Именно это породило столькие войны, начинавшиеся по безрассудству, широким потоком разливавшиеся без руля и ветрил и оканчивавшиеся бедой и позором; именно это дало ход стольким законам, гораздо худшим, нежели отсутствие всякого закона; именно это разорило столькие семьи — правопорядок, изобретённый во времена невежества и освящённый обычаем; это сделало и общественные финансы игрушкой опасного случая.
Именно это ввело в культ божества столько чудовищных злоупотреблений и столько неистовства, быть может более омерзительного, чем невежественный культ дикарей. Заблуждение по всем этим основным пунктам закреплялось, передаваясь от отца к сыну, из книги в книгу, с кафедры на кафедру, и зачастую оно делало людей более несчастными, чем если бы они продолжали спорить в лесах из-за жёлудя.
Довольно легко преобразовать физику, когда, наконец, открыта истина. Небольшого количества лет оказалось достаточно, чтобы утвердить вращение Земли вокруг Солнца вопреки римским декретам, установить — назло университетам — законы тяготения и определить пути света. Законодателям в области природы тотчас же начинает повиноваться и уважать их весь мир — от одного конца до другого; но не так обстоит дело в области политического законодательства. Оно было и продолжает оставаться почти повсюду в хаотическом состоянии; люди привыкли руководствоваться случайностью во всём, что относится к их жизни, богатству и ко всему их существованию в настоящем и будущем.
Иммануил Кант
(1724 — 1804)
Темперамент меланхолика определил и его жизнь, и его философию. Аристотель считал, что меланхолический склад души характерен для гения. Кант, полагая, что счастье чаще улыбается сангвиникам, всё же жил в согласии со своим темпераментом. В одной из своих работ он описал этот тип, оставив, по сути, автопортрет.