кает или восстановляется и мир, но это никак не доказывает того
(как думают многие), что мир может существовать
<Всякий раз, когда месяц встает над морем, мы видим, как он
выплывает из моря, как зажигаются ярким светом волны, как вновь
потухают от набежавших туч, но то, что всякий раз бывает одно и
то же при выходе месяца, мы не имеем права говорить, что месяц
выходит из воды, что вода зажигается и изредка потухает.> (Не то.) Здесь следует разъяснить то, что мир состоит из общения раз-
личных сознаний, разделенных иллюзией вещества в простран-
стве и времени.
Записать:
1) Что же такое мир? И вот, на что не могло ответить наблю-
дение, отвечает сознание. Мир — это существа такие же, как я
(духовные), соприкасающиеся со мной, отделяющие меня от них
и себя от меня. Отделенность свою или их я могу познавать толь-
ко в виде движущегося вещества. И потому матерьяльный мир, движущееся вещество, есть только форма моего отделения и от-
деления всех существ друг от друга. Сознанием, только сознани-
ем я познаю другие существа, весь мир. Сознание говорит мне, что человек (всякий человек) есть другое такое же, как я, отде-
ленное существо. То же говорит оно мне про все живое. То же
говорит мне и про то, что мне представляется мертвым, как зем-
ля, на которой я живу, как звезды, солнце. Я знаю, что земля есть
149
тело, и движущееся тело, только потому, что я знаю свое движу-
щееся тело. Так что истинное существование есть только духов-
ное, и истинное знание тоже только духовное.
Читаю Тэна. Очень мне кстати.
1) Он описывает бедствия анархии 1780—90 годов. Едва ли
они больше бедствий теперешней японской войны, происходя-
щей при самом правильном государственном порядке.
2) Спор с Колей, запишу после. —
Говорил о том, что нет большего и меньшего матерьяльного
блага, что во всем компенсация, что крестьянка, питающаяся хле-
бом и квасом, после родов встающая, заедаемая нечистью и т. п., не несчастнее барыни с своими прихотями, капризами, нервами
и действительными страданиями. Что как нельзя в одном месте
поднять уровень пруда, нельзя дать себе или другому большего
или меньшего блага.
«Если так, то зачем сострадать, помогать людям? Им так же
хорошо, как и мне».
Но дело в том, что мне нехорошо, если я в числе тех, которые
имеют избыток вещественных благ, если я держусь обмана того, что, отнимая от других или удерживая, можно увеличить свое
благо. Мне дурно, и я не могу не стремиться избавиться от этого.
Кроме того, и главное, если я знаю, что смысл моей жизни в люб-
ви, т. е. в перенесении себя в жизнь, интересы других, я буду по-
могать другому, потому что таково его желание, и желание не
вредное, если он хочет пищи, отдыха, буду помогать, как я буду
помогать ребенку, уронившему и сломавшему игрушку. Мое дело
жизни есть служение Богу, исполнение Его воли — единения лю-
дей. Единению этому препятствует неравенство матерьяльное, ил-
люзия того, что можно вещественными средствами увеличить бла-
го, и потому я буду разрушать это неравенство, эту вредную ил-
люзию, которая мешает единению людей. Вот мой ответ. Ответ
этот сводится к тому основному положению, что добро не может
определяться внешними, вещественными последствиями. Оно оп-
ределяется только большим или меньшим исполнением своего
назначения, воли Бога.
Читая историю французской революции, становится несом-
ненно ясно, что основы революции (на которые так несправед-
150
ливо нападает Тэн) несомненно верны и должны быть провозг-
лашены и что, как он говорит,
человека, гораздо действительнее француза известного времени и
места, и что руководиться этим
тройства жизни гораздо
ниями о свойствах такого-то и такого-то француза; ошибка была
только в том, что провозглашенные принципы предполагалось осу-
ществлять так же, как и прежние злоупотребления: насилием.
L'assemblee construante1 была бы совершенно права, если бы она
объявила те же самые принципы, а именно: что никто не может
владеть другим, не может владеть землей, никто не может соби-
рать подати, никто не может казнить, лишать свободы; объявила, что отныне никто, т. е. правительство, не будет поддерживать этих
прав, и больше ничего. Что бы из этого вышло — не знаю, и никто
не знает, что бы вышло и теперь, если бы это было объявлено; но
одно несомненно, что не могло бы выйти того, что вышло в Фран-
цузской революции. Частные люди никогда не побьют, не зарежут
и не ограбят одной тысячной того числа, которое побьют и ограбят
правительства, т. е. люди, признающие за собой право убивать и
грабить. Может быть, не было готово французское общество к та-
кому перевороту тогда; может быть, оно не готово и теперь; но
несомненно, что переворот этот должен совершиться, что челове-