Читаем Философский постгуманизм полностью

Уровень II: другие пост-инфляционные пузыри[390]

Второй уровень основывается на инфляционной теории [Guth, Steinhardt, 1984; Linde, 1994], и в частности на вечной инфляции [Linde, 1986], согласно которой наш Большой Взрыв может быть одним из многих: отдельные универсумы могут возникать как пузыри пространства-времени в бесконечной и случайной формации «пузырьковых универсумов». (Подобные мультиверсумы могут характеризоваться совершенными иными законами физиками, если сравнивать с теми, что поддерживают наш универсум, а также иными проявлениями тех же самых законов.)


Уровень III: Множество миров квантовой физики[391]

В области квантовой физики многомировая гипотеза[392] была впервые предложена Хью Эвереттом (1930–1982) в его докторской диссертации «Теория универсальной волновой функции» [Everett, 1956]. В этом сценарии каждое событие является точкой ветвления, и реальность сама рассматривается в качестве ветвящегося дерева; каждое возможное квантовое событие реализуется в параллельных мирах, что дает новую интерпретацию мысленного эксперимента с котом Шредингера. Что представляет собой мысленный эксперимент с котом Шредингера? Австрийский физик Эрвин Шредингер (1887–1961) проиллюстрировал этим мысленным экспериментом [Schrödinger, 1935a] то, как он видел проблему применения квантовой механики к повседневным сценариям: в этом эксперименте воображаемый кот оказывается одновременно живым и мертвым в зависимости от случайного события. Согласно Шредингеру, это парадокс: кот не может быть живым и мертвым в одно и то же время. По мнению Эверетта, это возможно: кот может быть живым и мертвым. В его многомировой гипотезе определенное событие может создать точку ветвления с последующим образованием различных квантовых исходов: в одном мире кот может оказаться мертвым; в параллельном мире он может быть живым. (Подобные мультиверсумы характеризовались бы теми же законами физики, что и в нашем мире.)


Уровень IV: другие математические структуры[393]

Подобный мультиверсум включает все математические структуры, которые можно вообразить, но которые в качестве физических реалий в нашем универсуме не наблюдаются. (Подобные мультиверсумы характеризовались бы совершенно иными системами законов физики, отличными от тех, что поддерживают наш универсум.)

Является ли понятие мультиверсума постчеловеческим? Даже если понятие мультиверсума по самой своей природе является постчеловеческим, все четыре уровня, которые у Тегмарка иллюстрируют актуальные научные представления о мультиверсуме, осмысляются в парадигме Самости/Других, здесь/там, в рамках подхода, который созвучен гуманистическим дуализмам, основанным на потребности в том, чтобы Другие служили перевернутыми зеркалами Самости. Проанализируем такие аспекты подробнее. С одной стороны, такие другие универсумы представляются настолько далекими, что достичь их невозможно; с другой, они исследуются в ракурсе антропоцентрического желания постулировать иные миры с «людьми той же самой наружности, с тем же именем и воспоминаниями, что и у вас», как говорит Тегмарк, описывая уровень 1 (см. сноску 4). Учитывая все возможности, которые можно исследовать, и все возможные эволюционные исходы, которые могли бы возникнуть в наших универсумах, зачем сосредоточиваться только на нарциссической проекции, указывающей на то, что человек может процветать где-то еще? Подобная надежда, похоже, соответствует гуманистической зачарованности жутким[394], которое Зигмунд Фрейд (1856–1839) в своей статье «Жуткое» определяет как «скрытное-родное» [Фрейд, 2006, с. 290]; в этом тексте он также говорит о том, что двойник служит «гарантией от гибели Я» [Там же, с. 279]. Двойник в научной литературе часто рассматривается в качестве особой возможности, связанной с мультиверсумом, и в то же время он является важной составляющей гипотезы Эверетта (уровень III), которая завязана на человеко-центричную притягательность идеи универсумов, в которых могут существовать другие версии «меня», что позволяет вернуть теорию мультиверсума в русло уподобления, а не различия. Кроме того, квантовый сценарий Эверетта с ветвящейся реальностью приводит к избытку универсумов, в которых каждое единичное событие, какое только могло случиться, действительно случилось в том или ином мире. Подобный подход вводит проблему избытка, которая присутствует во многих как научных, так и философских взглядах на мультиверсум. В своей статье Тегмарк рассматривает эту проблему, называя ее «беспокойством по поводу расточительности»; его ответ, хотя с постгуманистической точки зрения он и не может считаться вполне удовлетворительным, формулируется так:

Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Агнец Божий
Агнец Божий

Личность Иисуса Христа на протяжении многих веков привлекала к себе внимание не только обычных людей, к ней обращались писатели, художники, поэты, философы, историки едва ли не всех стран и народов. Поэтому вполне понятно, что и литовский религиозный философ Антанас Мацейна (1908-1987) не мог обойти вниманием Того, Который, по словам самого философа, стоял в центре всей его жизни.Предлагаемая книга Мацейны «Агнец Божий» (1966) посвящена христологии Восточной Церкви. И как представляется, уже само это обращение католического философа именно к христологии Восточной Церкви, должно вызвать интерес у пытливого читателя.«Агнец Божий» – третья книга теологической трилогии А. Мацейны. Впервые она была опубликована в 1966 году в Америке (Putnam). Первая книга трилогии – «Гимн солнца» (1954) посвящена жизни св. Франциска, вторая – «Великая Помощница» (1958) – жизни Богородицы – Пречистой Деве Марии.

Антанас Мацейна

Философия / Образование и наука
Философия
Философия

Доступно и четко излагаются основные положения системы философского знания, раскрываются мировоззренческое, теоретическое и методологическое значение философии, основные исторические этапы и направления ее развития от античности до наших дней. Отдельные разделы посвящены основам философского понимания мира, социальной философии (предмет, история и анализ основных вопросов общественного развития), а также философской антропологии. По сравнению с первым изданием (М.: Юристъ. 1997) включена глава, раскрывающая реакцию так называемого нового идеализма на классическую немецкую философию и позитивизм, расширены главы, в которых излагаются актуальные проблемы современной философской мысли, философские вопросы информатики, а также современные проблемы философской антропологии.Адресован студентам и аспирантам вузов и научных учреждений.2-е издание, исправленное и дополненное.

Владимир Николаевич Лавриненко

Философия / Образование и наука