, представляющего собой введение в Systema, не может быть сомнений относительно смысла, придававшегося Линнеем его девизу: у человека нет специфической идентичности, кроме той, что он может познавать самого себя. Однако определять человека не через какую-либо nota characteristica, но посредством самопознания означает, что человеком может стать лишь тот, кто познаёт самого себя как такового; что человек – это такое животное, которое должно познавать самого себя как человека, чтобы быть самим собой [Агамбен, 2012, p. 37–38].
Возвращаясь к нашему археологическому исследованию человека, мы можем теперь утверждать, что таксономия Homo sapiens
определяла человека через признание им самого себя («животное, которое должно познавать самого себя как человека, чтобы быть самим собой»); однако это признание самого себя все еще размещалось в гегемонных отражениях вогнутого зеркала, в котором некоторые люди считались людьми в большей степени, чем другие. Подобный процесс гуманизации искажал представление о людях, у которых не было возможности постулировать само это определение: например, образцом человека стали европейцы, но не африканцы или азиаты. Другими словами, в Homo sapiens сохранялись предубеждения, связанные с его латинской этимологией, поскольку подобное признание самого себя по-прежнему опиралось на сексистские, расистские и этноцентрические схемы (humanus – плюс, barbarus – минус; мужчина – плюс, женщина – минус; физические способности – плюс, инвалидность – минус и т. д.). С точки зрения постгуманизма введение термина «Homo sapiens» отмечает важную попытку поставить человека на одну доску со всеми остальными организмами; но в то же время, учитывая, что не все люди попали в эту категорию на равных правах, ее внутренняя иерархическая структура подрывает универсальность заявленной этой категорией претензии.
Интерлюдия 2
В части 2 этой книги мы занимались вопросом: какого «человека» должен сменить «постчеловек»?
Мы исследовали то, может ли само понятие человека считаться носителем эксклюзивизма, который исторически развивался на его основе. В нашем исследовании мы выяснили, что номенклатуры не могут сохранять нейтралитет, поскольку они являются частью более общего аппарата социально-политического, а также экономического и символического значения. Обзор этимологических, а также таксономических корней показал, что идеологические ограничения, упакованные в сам термин «человек», могут объяснять его историческое наследие эксклюзивистского толка, допускавшее дегуманизацию других, которые признавались не-вполне-людьми. В действительности, и латинский термин «humanus», и научная категория Homo sapiens соотносили человека с определенной иерархией, в которой некоторые люди открыто или скрыто считались в большей мере людьми, чем другие. Эти сведения помогает осмыслить значение прибавления приставки «пост» к понятию человека. Философский постгуманизм – это пост-гуманизм, пост-антропоцентризм и пост-дуализм. В качестве пост-гуманизма он должен понять свое собственное генеалогическое наследие и в полной мере изучить, что из него может следовать, признавая ограничения и эффекты исторической конституции человека, который является не столько статическим, само собой разумеющимся понятием, сколько процессом или глаголом (гуманизировать), что объясняется его динамикой, а также воспроизводящимися, перформативными режимами функционирования этого понятия.