Философское мировоззрение Гёте

Итак, фундаментальная ошибка Гёте с точки зрения современного естествознания заключается в некритическом приписывании объективному миру субъективных свойств. В противовес этому утверждается разделительная грань, по одну сторону которой оказывается субъективное ощущение цвета, а по другую сторону — соответствующая данному ощущению вибрация частиц. И этот ход рассуждения считается критическим; цвет субъективен, ибо дан в ощущении, движение же частицы объективно, ибо в ощущении не дано, а дано в качестве «объекта понимающего рассудка». Теперь будем последовательными: критическое домысливание вопроса открывает два выхода. Или следует стать на точку зрения Канта, но тогда из субъективности нет никакого выхода к объективному, разумея под последним реальный объект, а не логизированную всеобщность и необходимость, или же придется согласиться с тем, что атрибуты, приписываемые внешнему миру (гипотетически), не в меньшей степени субъективны, чем ощущения. Аргумент к данности — достаточно наивен и примитивен, чтобы логически считаться с ним. Дело идет о большей или меньшей сублимированности органов чувств, и, стало быть, воспринимая цвет, мы не воспринимаем лежащий в основе ощущения процесс движения не по принципиально логическим основаниям, а в силу недостаточной утонченности органов чувств. Уже не говоря о патологии, где эти «объективные» признаки воспринимаются с такой же легкостью, как если бы речь шла об обычных вещах, уже не говоря о другой патологии, где человек не воспринимает цвет из-за слепоты, и, следовательно, дает цвету возможность стать для него столь же «объективным», как вибрация частицы для нормально зрячего, — сама апелляция к данности покоится на случайности, имеющей чисто субъективное происхождение. Возражение, адресованное Гёте, исходит из ложной предпосылки: в основаниях его заложен не чистый опыт, а крапленый опыт. Ощущение цвета не менее объективно, чем вызывающее его движение. В противном случае субъективны и то и другое. Следует, по Гёте, критически отнестись и к самому ощущению, образующему доступ во внешний объективный мир. Если оно полностью субъективно, то ни о каком доступе не может быть речи; объективная природа становится «вещью в себе», или седьмой дверью Синей Бороды. Тогда она — предмет не научных исследований, а мистических сплетен. Но если решать проблему ощущения не в «понимающем рассудке» (добавим: и пустом, по Канту), а в самом ощущении, то придется отказаться от ряда заштампованных традицией предрассудков (предрассудок ведь можно толковать не только как то, что до рассудка, но и как то, что перед рассудком; в таком случае он и есть, согласно Гельмгольцу, объект рассудка). Что значит решать проблему ощущения в самом ощущении? По аналогии, это значит, что решение, скажем, математической задачи лежит в самой задаче, а не где-то в другом месте. По существу же: понять ощущение нельзя, находясь в бесчувственном состоянии, а можно, лишь ощущая. Попробуем проделать маленький эксперимент. Я ощущаю нечто, скажем, дерево. Дерево я ощущаю как находящееся вне меня, транссубъективное. Но дано мне при этом дерево в субъективном ощущении, ибо ощущаю именно я. Мне говорят: дерево вне ощущения объективно; в ощущении же оно становится субъективным. Различим, что именно. Да, ощущение дерева субъективно, но не ощущаю же я его как находящееся во мне. Я ощущаю его как раз вовне, объективно. Из этого следует, что я должен различать в себе самом форму и содержание ощущения: субъективна его форма, его «как», полностью принадлежащая мне и от меня зависящая, ибо дерево могу я ощущать и «так» и «сяк». Но при этом в меня входит некое содержание,«что» дерева, ничуть не зависящее от меня самого. «Что» дерева, или его содержание, полностью объективно во мне, так как оно-то и воспринимается мною там, во внешнем мире. Следовательно, в моем ощущении различаю я два аспекта: субъективный, через который дается мне вещь, и объективный, который и есть сама вещь.

Но вещь воспринимается мною не в изоляции, а в совокупности ряда факторов. Именно поэтому чувственный опыт выступает в форме вопроса; в нем есть все, кроме единства и связи явлений; явления здесь представлены в крайне разрозненном виде и не в состоянии объяснить самих себя. Эта задача, по Гёте, возложена на мышление; именно через мысль чувство обретает язык и высказывает себя; значимость теории как таковой видит Гёте лишь в том, что она сообщает единство и цельность чувственному многообразию, и делает это не формальным путем, как считал Кант, а содержательным.